Предчувствие «шестой волны»

Прошлой осенью они выполняли задание с намёком на плащ. Дали неделю. Спрашивалась концепция исторического развития. Нечто вроде Маркса, Ясперса, Шпенглера — философия такого пошиба считалась дешёвой. Её сдавали на куртку. Каждый обязан сесть и сложить кубики истории в согласии с заново отысканным смыслом. Если аргументация уступает классикам, экзамен пересдаётся. Восемьдесят щенков стали Тойнби и Ясперсами, Данилевскими и Леонтьевыми, Шпенглерами и Гумилёвыми, Гегелями и Марксами. А затем посмотрели вслед, высморкались, улыбнулись, пошли дальше. Любой из них превзошёл этих взрослых людей. Потому что те — простые люди. И нет предела. Отсутствие предела легко осознаётся в семнадцать лет.

— Стоять, — спокойно и уверенно сказал Миша.

— У меня есть любимый человек, — призналась она. — Вы понимаете?

Уже на грани слёз, это видно. Она знала, что с птенцами Фиолетовой Рыси спорить нельзя, а плакать можно хоть с кем. Гутэнтак рассмеялся почти по-доброму.

— Он мудачишка, твой парень, — ласково сказал он. — Хорошо, не хочешь баков — не надо. Шагаем отсюда.

Миша взял её под руки, и они пошли.

Гутэнтак изучающе смотрел на её ласковое лицо. Глаза, губы, чистая кожа. Наверняка студентка. Жаль, что девушка больше не улыбается. Впрочем, оформить бабу — это неприятная для них процедура…

Они отошли за невзрачные обрушенные ларьки.

Миша прижал девушку к тёмно-красной стене, впился в губы. Руки расстегнули ей курташку. Юбка задралась вверх, ладони легли на бёдра.

У неё останутся синяки, подумал Гутэнтак. Он смотрел на друга и блаженно щурился.

…В декабре темнеет рано, а заканчивается поздно.

— Получится, попробуй! — рявкнул просветлённый Валентин Юдин.

Удар.

Кирпич рухнул расколотыми половинками.

— Теперь ты!

— У меня сломана рука.

— Тем более. О тех, кто дерётся раненым, слагают песни.

Удар. Адская боль и ничего.

— Представь, что бьёшь не по кирпичу. Это форма, пустота. Учись видеть формы. Стань Буддой. Представь, что бьёшь по пустоте, которая за кирпичом. Давай сделаем проще…

Мастер Юдин поднял с пола спичечный коробок. Поставил под кирпич.

— Представь, что бьёшь по этому коробку.

Гутэнтак ударил. Снова полное ничего.

— Наверное, ты лишён таланта, — вздохнул мастер Юдин.

Лишён таланта — страшное обвинение. Таких карали одним способом, страшно и навсегда. Изгнание в мир, а как же иначе?

…Мастер Клык сиял золотыми часами и белоснежной рубашкой. Мастер Клык был в чёрном костюме и в настроении.

— Биографию десяти немецких философов, — с ухмылкой попросил он. — Наизусть.

— Пожалуйста, — белозубо улыбнулся Михаил Шаунов. — Все мы знаем Иммануила Канта, но я всё-таки начну с Лейбница.

Клык поощрительно погладил свой галстук. На второй парте Ирина Гринёва рисовала в тетради зелёного дракона, лампа в кабинете 2-05 жужжала по-прежнему. Шаунов рассказывал про несчастную любовь к Лу Саломе, миновав уже четвёртого немца.

Дурацкое задание. Просто надо нагрузить память и понять, что немецкие философы тоже жили.

…Он вошёл с опозданием. Ребята уже сидели по-тихому. Просветлённый Александр Берн вывалил на пустую парту пять томиков Кастанеды.

— Это любопытное чтиво, — зевнул он. — Но не лучше ли один раз попробовать, чем всю жизнь читать? Жизнь интереснее литературы. Сегодня мы изучим дымок дона Хуана. У нашего министерства есть закрытые плантации на югах. Да какие плантации? У меня делянка в Сосняках. Если будете падать в обморок, то не бойтесь. Не стесняйтесь обоссаться или блевать, в данном случае это норма.

Двое воспитанников знающе усмехнулись. Пацанами они ездили на юг и шли сквозь пули через «линейку». Плантации охранял гвардейский резерв. Камуфляжные отстреливали местную молодёжь, дурную и охочую до халявы. Чудаки лезли на свою смерть, но некоторые возвращались.

Тогда они счастливо миновали «линейку», но ошиблись в пропорции. Из нижнего мира ухнули дальше вниз. Там они видели лицо Дьявола. И блевали, конечно, и обоссались. Десять часов лежали немые и без движения. Местные крестьяне отхаживали их пощёчинами, пробовали поить спиртом. К вечеру пареньки вернулись в себя. Название корешков не помнили. А вот лицо Дьявола — на всю жизнь. Его нельзя описать. Но если видишь, то не спрашиваешь, кто это.

Два года их сознание улетало. Парни бродили по иным мирам, беседовали с их обитателями, были на Орионе. Потом что-то щёлкнуло внутри и вторая жизнь прекратилась. Зато сейчас они слушали с усмешкой: тёртые калачи. Они не сильно уважали мастера Берна, но мастер Берн видел этих парней.

Он знал, что преподаст им урок. Он сделает это сегодня или увезёт их на уикенд в Сосняки.

…Просветлённая Ольга Вьюзова излучала энергию, молодость и апрель — все слагаемые секса. Ей было двадцать шесть, она пришла на занятие в мультипиджаке и прозрачной блузке. Мастер Вьюзова весенне-ласково улыбалась молодым людям, хотя не исключено, что мастер Вьюзова улыбалась самой себе — кто знает?

Гутэнтак смотрел на неё, не отрываясь. Он заметил над левым соском золотистый значок советника. Это значит, что заслуги перед Родиной сделали её первой в роду новых аристократов. А ей только двадцать шесть.