Предчувствие «шестой волны»

Огонёк её сигареты бешеным светляком тлел на ветру.

Юджин ждал.

— И как ты хочешь уйти?

— По рельсам.

— Через тоннель? Сумасшедший!

— Ты знаешь другой путь?

— Нет.

— Как только пройдёт поезд, мы двинемся следом.

— И следующий поезд размажет нас по полотну, как джем по куску тоста. Юджин, никто не знает, как далеко тянется тоннель.

— Не размажет, — неуверенно сказал Юджин.

— Ну хватит! Я не хочу даже обсуждать это.

— Подумай о Сэм…

— Нет, Юджин, нет!

Она не отказалась сразу, отметил Юджин, отхлёбывая ещё вина. Это хорошо. По рельсам, через перевалы — он твёрдо решил уходить. Может быть, построить летающую машину? Говорят, раньше были такие. Он пробовал заказать — для этого нужно было лишь захотеть — и целый месяц ходил к поезду, но ничего похожего на такое транспортное средство поезд не привёз. Это озадачило Юджина. Роботы-снабженцы, сидящие где-то далеко за горами, никогда не отказывали жителям Рагомора ни в чём. Хочешь изысканного вина — только пожелай этого в своих мыслях, машина синтезирует для тебя жидкость, ни цветом, ни вкусом, ни свойствами не отличающуюся от столетнего бордо. Хочешь, к примеру, манго — и в ту же секунду где-то далеко металлическая рука срывает в оранжерее золотисто-красные спелые плоды, несёт их к поезду, и в тот же вечер ты встречаешь посылку. Захотелось золотой унитаз — получи. В духовной пище недостатка тоже не было. Мощный компьютер за горами пачками пёк сериалы, боевики и триллеры, и каждую весну поезд доставлял в город диск с записью церемонии вручения «Оскара» их виртуальным актёрам.

Но летающей машины Юджин не получил.

— Приехали.

На Пьяной Скале было пусто. Юджин расстелил на камнях пушистый плед, разложил еду в пластиковые тарелочки. Ночной пикник на природе. Они пили вино и смотрели на тлеющий город внизу. Далеко-далеко, у противоположной стены гор, разноцветная гирлянда поезда — уже опустошённая — поднялась над обрывом, на минуту замерла, словно собираясь с силами, и потекла к невидимому тоннелю. Спустя несколько мгновений гора поглотила её.

— Там ничего нет, Юджин. Убитая природа, жёлтый от дыма воздух и города роботов.

— Я не верю в это.

— Юджин, я знаю, что говорю. Рагомор строил мой дед.

— Твой дед? Родной? — глупо спросил Юджин.

— Да. Он и несколько его богатых друзей. Это было почти двести лет назад.

Сколько же тебе лет, хотел спросить Юджин, но прикусил язык. Клаудиа выглядела на тридцать пять — тридцать семь, может быть, на сорок, но это не значило, что ей и в самом деле столько.

— Они ушли сюда, спасаясь от того, что осталось там, — Клаудиа махнула рукой вслед исчезнувшему поезду, — они устали от жизни в кислородных масках, от свинцового неба, устали лечить детей от неизвестных болезней. Эти горы — творение их рук, это небо — стеклянный купол, а звёзды на нём — разноцветные лампочки.

— Звёзды… лампочки… — шёпотом повторил Юджин.

— Разве тебе здесь плохо, любимый? — улыбнулась женщина, — здесь есть всё, что ты только можешь пожелать. Тебе не нужно работать, не нужно ни о чём беспокоиться, и у тебя есть моя любовь. Чего же тебе не хватает?

— Свободы, — быстро сказал Юджин.

— О какой свободе ты говоришь? — улыбка Клаудии истаяла, стянулась, словно кусок резины. — О свободе умереть?

— О свободе быть другим. Не таким, как Курт, Донна и Кортни. Я должен отдохнуть от Рагомора. Здесь и вправду очень хорошо, но я почему-то ужасно устал от всего этого.

Клаудиа вздохнула и взяла бокал. Юджин с ужасом смотрел на звёзды-лампочки.

— Не мечтай о невозможном, милый.

— Почему бы не попробовать?

— Я сказала нет.

Тогда я уйду один, едва не крикнул Юджин — но промолчал. Он знал, что один не сможет. Вся его жизнь пройдёт здесь. Каждый день он будет лежать над Рагомором на Пьяной Скале и размышлять о вечном; ветер будет приносить с лугов хмельной коктейль ароматов, и сладость мёда на губах будет смешиваться с горьким вкусом полыни.

— Иди ко мне, — улыбнулась Клаудиа, выскользнула из платья.

Юджина не нужно было просить дважды.

Он ласкал её долго и терпеливо. Наконец Клаудиа виновато улыбнулась:

— Подожди.

Она вытряхнула из сумочки связку хрустящих фольгой упаковок, выдавила горсть таблеток на ладонь и проглотила, не запивая.

— Теперь давай.

В тихий предутренний час Юджин медленно шёл домой. Небо (стеклянный купол, только стеклянный купол) на востоке побледнело, и звёзды (разноцветные лампочки) гасли одна за другой. Улицы опустели, огни потухли, последние гуляки разошлись по домам. Юджин свернул в тёмное ущелье проулка и ускорил шаг.

— Отпусти меня, урод! — знакомый голос.

Юджин замер. Навстречу ему двигались две тени — большая и маленькая.

— Поздно отказываться, малышка, — просипел ещё один знакомый голос, — с мужчинами так не поступают, запомни это.

— Я передумала! Я не хочу!

Сэм. Что она здесь делает?

— Шевели ножками! Мы почти дошли.

Моргенштерн.

— Пусти! Я закричу!

— Не закричишь, маленькая дрянь!

Боров-художник схватил Сэм в охапку, зажал ей рот пухлой ладонью и почти бегом потащил навстречу Юджину.

— Стоять! — Юджин выступил из темноты, чувствуя мгновенно закипающее в груди бешенство.

— Опять ты! — прорычал Моргенштерн.