Предчувствие «шестой волны»

В-третьих, я должен добраться до фельдмаршала. Соблюдая всё те же правила предосторожности. Добраться и добиться личной встречи. Вот об этом я не хочу преждевременно думать не из страха, а просто чтобы шестерёнки в голове не крутились вхолостую. Будет день, будет пища. Приедем — тогда и начнём импровизировать.

Надо вручить фельдмаршалу официальное письмо. А также, предъявив свои полномочия — немалые, нужно заметить, полномочия, бумага с подписью самого командующего РОА генерала Молчанова, — провести приватный разговор на ту же тему. Объяснить ему, что спасаться вместе — это лучше, чем погибать врозь.

Ох, не верю я в свою силу убеждения.

И ведь те, кто пока остаётся здесь, — они же будут… странно всё-таки звучит это слово: надеяться. Не очень, может быть, но — надеяться. Что им ещё остаётся, кроме как ждать призрачную помощь? Чёрт меня побери…

А отсюда следует четвёртая, самая главная часть моего задания: я должен вернуться.

Я смотрю на Ольгу.

— Я вернусь. Наверное, даже скоро. Дня через два.

— Возвращайся, — говорит она неожиданно просто и легко. Словно на окнах нет завесы затемнения и дело происходит в самый обычный мирный день. «Я заеду в контору, а потом, наверное, ещё вернусь. — Возвращайся…»

Наверное, вернусь…

Как это легко сказать: я вернусь.

— Я постараюсь. А теперь давай не будем говорить о войне.

Сам не знаю, почему у меня вырвалась эта фраза.

Она, вероятно, понимает это лучше меня. И потому спрашивает без иронии:

— А о чём ещё ты способен говорить?

Всё правильно. О чём ещё я сейчас способен говорить? После четырёх лет? Увидев столько всего своими глазами? Принципы оптимального расположения огневых точек. Оперативные идеи Гамильтона и Делагарди в условиях современного подвижного фронта. Сравнительные боевые качества бронетехники: «диктатор» против «элефанта», «леопард» против «кромвеля». И главное — рассуждения на тему: ну в какой же заднице мы все очутились! Ведь сразу после начала Восточного похода наши эмигранты буквально умоляли шведов: позвольте нам отправить на фронт крупное соединение! Хотя бы одно. Под национальным флагом и под лозунгами Белой гвардии. Поставьте его в первую линию — и посмотрим, что получится. Возможно, это была утопия. А возможно — и нет. В любом случае, отказ был абсолютно категорическим. И в результате в течение трёх решающих лет почти вся миллионная масса таких, как мы, добровольцев была старательно рассредоточена по отдельным батальонам, разбросанным на пространстве от мыса Акций до Нордкапа. Тыловые и вспомогательные подразделения Великой армии — вот и всё, чем нам позволили стать. Даже после битвы при Каспии, когда перелом в стратегической ситуации обозначился совершенно ясно, высшее руководство Империи всё ещё надеялось справиться с врагом своими силами. Имперцы вообще много раз демонстрировали, что они способны гениально решать очень сложные конкретные задачи, но поразительно слепы там, где речь идёт о картине в целом. Такие вот особенности национального военного искусства. При этом я вовсе не иронизирую над шведской армией. Каждый, кто видел эту армию в бою — неважно, с какой стороны, — подтвердит, что чего-чего, а иронического отношения она не заслужила. Большинство её звеньев, от штабных оперативников до рядового состава, за эти пять лет проявили себя совершенно блестяще. Так, блестяще, они и проиграли войну. И мы — с ними за компанию…

Я уместился на диване поудобнее.

— Я могу не только про войну. Могу, например, про роман, который я когда-то мечтал написать. О Петре Первом.

— Я ничего о нём не знаю…

Вдруг я почувствовал, что рассказывать расхотелось.

— Он царствовал недолго и неудачно. Начал войну со шведами и попал под Нарвой в плен, так что пришлось заключать мир любой ценой. Пришлось отдать не только завоевания, но и некоторые русские города — Псков, например. Но начало его правления — оно очень интересное. Похоже, что он хотел спешно сделать из России сугубо западное государство — как Ататюрк из Турции. И так же, как тот, ни перед чем бы ради этого не остановился. Если Ататюрк ввёл смертную казнь за ношение фески, то до чего бы дошёл Пётр — я уж и не знаю. Пройти за двадцать лет путь, на который у всей Европы ушло полтысячелетия, — кто мог до такого додуматься? Взнуздать коня Хроноса… Конечно, его убили, и при Алексее Втором всё встало на свои места. А в русской литературе Пётр — это такой, знаешь, герой вне морали. Стремящийся к невозможному. Не очень популярный, правда…

Ольга долго смотрела — я никак не мог понять, на меня или мимо. Сказала:

— Да. Это на тебя похоже.

Я почувствовал, что мои щёки заливает краска. Что за чёрт…

Она поняла и сжалилась. Легко сказала, потянувшись в кресле:

— А ведь, может быть, если бы твоему Петру больше повезло, у нас бы сейчас не было всего этого кошмара.

— Может быть, — согласился я. — И опять мы вернулись к войне…

— Вернулись, — подтверждает она без улыбки.

Я пожимаю плечами:

— Если честно, мне действительно уже почти ничего больше не интересно. Знаешь, как смешно…