Предчувствие смуты

«Как долго русский человек будет обманут?» Об этом спрашивали себя два русских офицера — один уже в запасе, другому еще служить и служить, если не наскочит на чеченскую пулю.

Два человека доказывали друг другу, что нынешний Северный Кавказ — заноза России, и появилась эта заноза не без содействия Запада.

— А Западу зачем он — Кавказ? — спрашивал один.

— Нефть, — отвечал второй.

— И из-за нефти такая поножовщина?..

Дежурный врач взглянул на собеседника, как на оракула, который безошибочно предсказывает будущее. «Наверное, — подумал он с завистью, — только таким офицерам, как Игорь Замойченко да майор “Два нуля” доподлинно известно, что творится в высоких сферах российской политики».

Сергей Игнатьевич, уволившись из армии, продолжал поднимать на ноги больных и раненых. И в больнице он слышал то же, о чем толковали в госпиталях. И многие понимали, что русско-чеченская война — не война в традиционном смысле. Это всего лишь перераспределение собственности между конфликтующими группировками, проживающими в Москве.

Многое знал, конечно, и контрразведчик, тот же капитан Замойченко, но откровенничать с бывшим сослуживцем не стал. В народе эту чеченскую кампанию называют глупой. Ведь полководцы — люди невоенные, в армии случайные, — это люди большого бизнеса.

И подполковнику горько и обидно было сознавать, что опять льется кровь, гибнут граждане своего государства. Частная собственность овладевает умами тысяч и тысяч россиян. Материальный интерес породил враждебные группировки. Под видом борьбы за национальную независимость прибирают к рукам все, что можно продать, сплавить за рубеж и положить деньги в заграничном банке на свое имя или на имя своих родственников.

Делая обход, Сергей Игнатьевич посетил четвертую палату, где лежала женщина, доставленная из района боевых действий.

Дежурная медсестра доложила, что женщина беременна, бежала из чеченского плена. Согласно медицинской карточке, которую на нее уже завели, ей двадцать пять лет, ни разу не рожала, но успела многое пережить — в ее темных волосах уже пробивалась седина. Все тело в кровоподтеках.

«Кто ж это ее так? За какие грехи? Целы ли внутренние органы?»

Опытный доктор безошибочно определил, что беспокоило эту молодую женщину. Взгляд ее ореховых глаз свидетельствовал: женщину терзали душевные муки. Здесь нужен был не хирург, а психолог…

Психолог, которого она жаждала увидеть и с которым боялась встретиться, находился где-то рядом. Ее мучала мысль, как он отнесется к ее беременности. На эту тему в особом отделе уже переговорили. Даже начальник штаба высказал свое мнение.

У капитана Замойченка было письменное разрешение майора «Два нуля»: отпустить Соломию с Миколой Перевышко на Слобожанщину.

— А как же граница? — спросил капитан.

— При чем тут граница? У них — любовь.

11

О любви говорили и братья Перевышки. Не часто им приходилось встречаться вот так, наедине, когда впереди была целая ночь для душевной беседы. Последний раз, сколько помнится, виделись четыре года назад, когда отмечали родителю шестьдесят лет.

Был конец ноября. По случаю наступающего праздника Никита закрепил над воротами красный флаг, чтобы сельчане заметили, что у Перевышек торжественное событие. Сельчане с недоумением пожимали плечами: раньше осенью красным цветом отмечали один праздник — День Октября, но октябрь уже прошел.

В селе такую нестыковку заметил только один человек — при советской власти самый рьяный коммунист. Теперь с ним мало кто считался. Это бывший бессменный председатель колхоза «Широкий лан» Алексей Романович Пунтус. К дому Перевышек он приковылял на костылях. Увидев Никиту с молотком в руках, ухмыляясь, крикнул:

— Вы там, в России, грамотно учите историю! Революция была седьмого ноября. И по этому поводу вывешивать красное знамя! Кто вас там, в России, просвещает?

— У нас, Алексей Романович, в этот день родился наш батько, — гордо отпарировал Никита и весело заметил: — Так что вы, бывший товарищ, а теперь уже пан, не забывайте историю нашего села.

Флаг пламенел трое суток, пока гуляли родственники и друзья Андрея Даниловича. Несмотря на разруху и дороговизну, Перевышки не разучились принимать гостей, как в старые добрые времена.

Из Минусинска приехал бывший сослуживец — Игнат Зосимович Парфенов. Повод был — поздравить юбиляра, а заодно и предложить ему перебраться на жительство в Сибирь. Кто-то сообщил, что местная власть обижает знатного механизатора, а в Сибири таким труженикам, как Андрей Перевышко, — уважение и почет.

Вечером, когда гостей поубавилось, старики пригласили в свою компанию Никиту и Миколу. На стол было выставлено домашнее вино и графин самогона собственного приготовления. Дед Игнат пил все, что наливали, и вскоре его отнесли в спаленку.

Андрей Данилович, как хозяин торжества, крепко держался, но и он сдал. Верховодила застольем Клавдия Петровна. Она особенно следила за сыновьями. Сколько лет вот так, как сегодня, братья не встречались!