Предчувствие весны

— А у меня и вовсе не было жизни. Я выросла среди подонков, которые ненавидели меня и стремились лишь обидеть. Когда я была маленькой, меня постоянно били, я могла только кусаться и грозить, что отомщу, когда выросту. Если кусалась — меня били сильнее. Я плевала им в спины и жалела, что моя слюна не ядовита, как у болотной ящерицы. Я мечтала вырасти и убить их — всех до единого! Но когда я стала старше, ничего не изменилось, верней — все стало только хуже. Брат, его придворные, его девки и его мальчишки… им казалось смешным домогаться меня. Я завела Дрендарга, чтоб отбить охоту лезть… иногда я боялась уснуть. Брат пировал со своей сворой, а я боялась закрыть глаза… потому что… нет, не хочу вспоминать!

— Я никому не позволю тебя обижать.

— А они и не могли. Посмотри, видишь — вот, на рукаве? Там спрятана булавка, вымоченная в слюне малыша. Они боялись, они пакостили исподтишка.

— Я собирался уничтожить Мир, давай сделаем это вместе. Хочешь, начнем с твоих обидчиков?

— Уничтожить Мир? Зачем? Это лишено смысла…

— Мне казалось, что смысл имеется.

— Но Мир так ужасен! Он так омерзителен и гадок! Как можно уничтожать столь совершенное уродство? Я мучилась, я страдала в этом Мире, сколько себя помню. И ты желаешь, чтобы никто больше не страдал? Чтобы все закончилось вмиг? Это неверно, неправильно! Это несправедливо! Давай лучше заставим этот Мир жить и страдать, как жила и страдала я!

— Ты права! О, клянусь мечом, как ты права! С весной мое войско выступит в поход! Ты пойдешь со мной?

— Зачем ты спрашиваешь? Значит, весной?

— Весной, моя принцесса.

— Пожалуй, я помолюсь Гунгилле, чтоб скорей пришло тепло. Помолюсь впервые в жизни.

Часть 4 ТЕПЛЫЙ ВЕТЕР

ГЛАВА 37 Ливда

У моря всегда немного теплее… К тому же в Ливде и зимой ощущается влияние морского течения, согревающего Архипелаг. К востоку, в Сантлаке, и тем более в центральных областях Империи, все еще властвовала зима, а на побережье снег потемнел, осел, истекая талой водой, в воздухе пахло весной. Близость тепла пробуждала печальные предчувствия, здесь люди и в более спокойные времена постоянно готовились к худшему и ждали дурных вестей, и уж тем более — сейчас. Весной возобновится война — в этом никто не сомневался.

А уж юный граф Ливдинский знал это наверняка. Даже накануне дня рождения Эрствина не покидали мысли о грядущих бедах. Но мысли мыслями, а отпраздновать собственное тринадцатилетие он должен пышно и весело, титул обязывает.

В день рождения Эрствин был обязан исполнить множество совершенно не радующих паренька обязанностей. С утра — торжественная служба в кафедральном соборе, затем торжественное заседание Совета, после — торжественный прием, торжественное вручение подарков… Вечером — пиршество, съедутся окрестные дворяне, явятся городские нобили и прелаты… Настоящим праздником окажется тот час, когда мучения закончатся, и можно будет отдохнуть…

Противный день тянулся и тянулся, Эрствин и его оруженосец ок-Ренг сбились с ног, занимаясь приготовлениями… Юный граф едва не впал в отчаяние от необходимости решать неожиданные — и совершенно нелепые — проблемы, так что в преддверии пира он находился в состоянии, близком к истерике. Всякий новый вопрос вызывал желание послать все к Гангмару, запереться в спальне и рыдать, уткнувшись в подушку. Но — графу нельзя! Граф обязан быть рассудительным, спокойным, благожелательным. А еще — улыбаться, улыбаться, улыбаться… И никого не посылать к Гангмару.

Начали собираться гости. Новые вопросы — явился такой-то незначительный человечек, даже имени которого никто не знал, и что делать? Прогнать? Или усадить в нижнем конце стола? А если у него богатый подарок? И если этот гость обидится… И если его обида будет иметь значение?.. Посреди неразберихи Эрствину доложили — явился меняла Хромой. Что делать, прогнать? Граф отпихнул слугу и опрометью кинулся к лестнице. Придерживая ножны, сбежал на первый этаж, помчался, расталкивая встречных, по коридору.

— Хромой!

— Ваша светлость… — меняла согнулся в поклоне.

— Хромой…

— Тише, друг мой… на нас глядят, — шепотом произнес гость. Потом громко. — Ваша светлость, позвольте отнять минуту вашего драгоценного времени и вручить скромное подношение.

Хромой потянул маленькую шкатулку.

— Что это? Монетка?

— Монета из Семи Башен, ваша светлость. На память! — и снова шепотом, — нам нужно поговорить. Сейчас попрощайся, только не очень приветливо, как граф с простолюдином, а ночью жди меня там, где помер эльф. Отопри дверь после полуночи и жди.

— Славный подарок, Хромой, — старательно разыгрывая равнодушие, протянул Эрствин, — благодарю. Но сейчас мне недосуг, прощай…