Предел безнаказанности

– Да, нормально, Миш. Навестили мы ее с Володькой. Настроение, вроде, ничего, – Игорь протянул было руку со стопкой, но вспомнил, что они собирались помянуть старого знакомого, выпил, не чокаясь. Остальные последовали его примеру.

– А помните, как мы с тем же Славкой и другими мужиками в шишки играли? – нарушил молчание Игорь, и все сразу ностальгически заулыбались.

– Мне больше всего нравилось правило, что, если шишка попадает в голову, то ты, как бы в компенсацию за боль, не считаешься убитым, – продолжал Игорь.

– Хороша компенсация! Мне один раз Мартусюк так шишкой в ухо засветил, что потом полдня в голове звенело, – Гуйванский нежно погладил ухо, будто звон в нем все еще продолжался.

– Между прочим, Мартусюк тоже в прошлом году из жизни ушел, – вновь помрачнел Корень. – Сгорел в своем грузовике вместе женой дяди Грини. Кх-гм-м…

Друзья переглянулись. Нахлынули воспоминания о беззаботной юности, о тех, с кем вместе играли, пили, иногда дрались…

– Игорь, а почему Лариса попросила, чтобы мы в Раево не показывались? Сказала, мол, место там нехорошее, страшное. Почему?

– Откуда я знаю? Сам бы у нее и спросил…

– Ладно, мужики, – встрепенулся Гуйванский. – В Раево мы сегодня по любому не идем. Нас ожидает неповторимое Богачевское озеро! Собираемся и двигаем дальше! А то самый клев пропустим…

* * *

Возвращаться домой Антоха Дурандин не спешил. Что ему там было делать? В очередной раз зайти в большую комнату, чтобы «полюбоваться» на обглоданные человеческие кости и череп? Или спуститься в подпол и там увидеть…

Выросший в деревне Антоха, никогда не был брезгливым. И по хозяйству – в доме, огороде, поле, на ферме довелось потрудиться в поте лица, и вообще жизнь успела немало побить пятнадцатилетнего парня. Рано лишился Антоха умершей от рака матери, отец – пьяница и бабник был далеко не подарок, да и в отношении со сверстниками не все шло гладко. Как-то выбивался Антоха из общей школьной тусовки. Парень-то был далеко не глупый, но слишком уж замкнутый, чурающийся открытого общения. Всегда что-то держал в душе, не желая ни с кем делиться этим своим сокровенным.

Вот и о том, что случилось, Антоха решил никому не рассказывать. А случилось нечто ужасное.

Отца не стало. Нельзя сказать, что Антоха его очень любил, но отец есть отец. Поэтому, догадавшись, что от Ивана Дурандина, с которым вечером он встретился перед самым сном, на утро остались всего лишь кости, потрясенный Антоха посчитал виновной в случившемся его сожительницу Ангелину. Не обращая внимания на состояние женщины, больше всего похожее на помешательство, он волоком вытащил ее из комнаты, затолкал в подпол и там закрыл, предварительно забрав отцовский неприкосновенный запас – литровую бутылку самогона.

И сразу стал этот самогон пить. Пил, не закусывая и ни о чем не думая. Вспоминая, что иногда и отец, приходя домой в скверном настроении, так же глушил водку до тех пор, пока не отключался, роняя голову на стол. Антоха отключился по-другому. Но прежде, безмерно опьяневший, он долго блевал и в сенях, из которых не успел доползти до двери, и потом – на кухне, где так и уснул – щекой в собственной блевотине.

Сны он запоминал редко. Возможно, потому что были они какими-то тусклыми, не интересными. Но приснившееся в тот раз не запомнить было невозможно. А снилось ему одно и тоже много-много раз. Он чистил ножом парализованную током щуку. Чистил, как положено – начиная с хвоста и до головы, сначала один бок, затем другой, затем – рыбье брюхо. И тут вдруг видел, что нож скребет не щуку, а живот его родного отца. Скребет, немилосердно сдирая кожу вместе с пластами мяса. Затем он острием ножа протыкает щучий живот и распарывает его до головы. И у Ивана Дурандина так же распарывается живот до самого горла, и из жуткой раны вываливаются окровавленные кишки. Затем он насаживал тушку щуки на прутик и приспосабливал жариться ее над костром. И в то же время тело отца начинало обугливаться. Сон начинал прокручиваться по новой, когда Антоха уже готов был впиться зубами в поджарившийся деликатес…

Разбудили его какие-то невнятные крики. За окном рассветало, а он чувствовал себя так плохо, как никогда в жизни. А крики все не прекращались. Едва не околевшая за ночь Ангелина, без сопротивлений вылезла из подпола и позволила Антохе привязать свои руки к спинке той самой кровати, на которой так и валялись полуобглоданные человеческие череп и кости. Ему было плевать на ее состояние и ощущения. Он хотел лишь узнать, как именно погиб отец.

Сначала он ее не бил, только спрашивал. Затем, не добившись хотя бы одного вразумительного ответа, заехал кулаком по носу. Парень он был крепкий, драться в школе доводилось частенько. Из разбитого носа Ангелины хлынула кровища, которую она не могла вытереть. Антоха принес из сеней полведра колодезной воды и выплеснул женщине в лицо. И тогда она, то и дело, хлюпая носом, заговорила: