Предел прочности. Книга третья.

- Смотри, щас нюни распустит, вечно она ноет, - с торжеством в голосе произнес брат. И действительно, глаза сестры были на мокром месте. Большие испуганные глаза маленькой девочки, потерявшейся в людском потоке. Она встала у стены, сжав в ладошках куклу, которую зачем-то прихватила с собой. Очень хотела заплакать, но держалась из последних сил. Сколько раз мы за это её ругали, называли размазней, плаксой, вот она и крепилась. Маленькая девочка, брошенная в чужом незнакомом мире. Такая мелкая и такая отважная.

- Смотри, щас заревет, не выдержит.

Тогда первым не выдержал я: наплевав на несущийся в спину мат встал из-за укрытия и пошел к ней. Схватил доверчиво протянутую ладошку и с силой сжал, злясь на нее, а больше на себя, что не справился, поддался жалости, а потому проявил слабость.

Всю обратную дорогу Катюха не отступала от меня ни на шаг, жалась как потерянный олененок, держалась за пальцы, как бы сильно их не сжимал. Кажется, Мишка что-то такое почувствовал: понял, что переборщил. Купил шоколадку в киоске и протянул сестренки – на, дескать, ешь. А та, великая сластена, впервые на памяти отказалась от угощения, спрятавшись за моей спиной.

- Хрен с вами, сам сожру, - заявил он и съел. Оставшийся день был хмурым, и следующий, только на новый год немного оттаял, и мы с ним помирились, а Катька… Неужели тогда все началось? Из-за какой-то ерунды на ровном месте.

Слышу шелест бумаги, поднимаю голову и вижу протянутый альбомный лист.

- Держи, - говорит сестра, - это тебе.

- Что это?

- Подарок.

Слышится мне в её словах горькая усмешка, совсем как у взрослой: дурачок, неужели не видишь.

Беру лист бумаги и смотрю на рисунок. В первые секунды становится страшно и даже рука начинает дрожать. Но как… откуда она знает? Стройные сосны возвышаются на берегу, гладкая поверхность лесного озера. Не хватает только привычной казармы и торчащего шпиля высотки над кронами деревьев.

Внимательно вглядываюсь и понимаю, что ошибся. Место похожее, но не оно это, не иномирье: и сосны размером поменьше будут и озеро скорее озерцо, которое при желании перейти в брод можно. Сколько таких уголков разбросано по всему миру, а сколько еще скрыто в воображении художников и поэтов. Я неоднократно заявлял о любви к хвойным пейзажам, вот мелкая и нарисовала, специально для непутевого брата.

- Спасибо, - говорю потерянно, поднимаю глаза, но рядом никого нет, только из зала доносится шуршание фольги. Ох, чую, кто-то натрескается сегодня конфет.

Глава 10

В кои-то веки два месяца жизни прошли спокойно, и я постиг рабочий дзен: когда изо дня в день одно и тоже, без лишней нервотрепки и происшествий. Дни летели за днями, мелькали перед глазами, словно бесконечный поток транспорта на скоростном шоссе, а ты сидишь в патрульной машине и смотришь… просто смотришь и ничего не делаешь. Нет, ну может иногда кофе выпьешь или тех же конфеток абрикосовых погрызешь – этими леденцами салон был забит под завязку, куда не сунься.

Патрули и дежурства, дежурства и патрули сменяли друг друга, складывались в часы, дни, месяцы. Крайне нудный, навевающий скуку цикл, от которого одно спасение – разговоры. И вот уже знаешь имена всех шлюх из местного борделя наперечет, можешь ответить, чем барашек в сливочном соусе отличается от собрата по несчастью в кисло-сладком. Я даже полюбил этот ежедневный треп ни о чем, как особый ритуал, без которого служба не служба. Все больше слушал, но и сам иногда вспоминал истории из жизни: про рыбалку и походы в соседний лес, про уху на костре и печеную картошку, про новогодние праздники с их обычаями, школьные будни, дискотеки и танцы, в которых не участвовал, но которые все больше смотрел.

Странное дело, мне это нравилось. И напарник уже не вонял так сильно потом, и пердел куда реже обычного. Не учил жизни сверх меры, не лез куда не следует, да и в целом оказался мужиком нормальным. Куда нормальнее многих прочих, встреченных мною в иномирье.

Он первым и поведал результаты проведенной спецоперации по наказанию зарвавшегося ренегата:

- Хорошо полыхнуло, знатно, - и чуть помолчав, добавил, - тощего придавило.

Под тощим подразумевался Луцик, на которого Авосян впотьмах опрокинул тару. Благо, ничего тяжелого в коробках не хранилось, поэтому Витор отделался легким испугом и парочкой синяков.

А через три дня в гости явился Майкл Доусон: принес вместе с извинениями бутылку дорогого виски. И куда что девалось. Вместо борзого модника в дорогой одежде передо мною предстал скромный клерк в неприметном сером костюме. Появились манеры и воспитание, и в руках оказывается, мы себя держать умеем. Когда конкретно припрет, тогда и умеем.

Я-то думал, парня впечатлил поджег склада, а он слезно просил успокоить клан Мэдфордов, что заморозил десять процентов поставок.