Предел прочности. Книга вторая.

- Заткнулись оба, - не выдержала Ли стоящего ора. Пришлось успокаивать не только вечных врагов в лице МакСтоуна и Энджи, но и Леженца. Дмитрий услышал знакомое слово «жопа» и теперь ржал не переставая.

- Если здраво рассудить, то Воронов задачу выполнил, - произнес Мэдфорд, когда народ наконец успокоился, и в зале воцарилась долгожданная тишина.

- О чем ты говоришь, Рандольф? – удивилась Ловинс. Голос девушки вызвал приятную волну тепла внутри, а следом заныло сердце. Глупый орган, все никак не может смириться с отсутствием взаимной любви, ревнует. Подумаешь, назвала она его по имени. И кому какое дело, сколько нежности прозвучало в ее голосе.

– Поступок Воронова - чистой воды самоубийство. Если мощность «сигмы» увеличена в два раза, любое столкновение фатально, а здесь даже не столкновение, а взрыв! Да на том месте должен был образоваться многокилометровый кратер.

- Поступил приказ остановить любой ценой, Воронов и остановил, - спокойно, даже с некоторой ленцой возразил Мэдфорд. – Другой вопрос, кто из нас рискнул бы пожертвовать своей жизнью?

- Ха, Воронов об этом даже не подумал. Безмозглая мартышка, что с нее взять, - послышался ехидный голосок Альсон.

Права была стервозная аристократка. Нет не в том, что обезьяна, а в том, что не задумался. Так бывает, когда голову включаешь в последнюю очередь, а болтающийся подмышкой пистолет мнится решением любых проблем.

- Думал Воронов или не думал – не важно. Руководство поступок оценит.

Мэдфорд как в воду глядел: на следующий день вручили билет и не в какой-нибудь там цирк, по которому совершенно не скучал, и которого за годы обучения насмотрелся вдосталь. У меня на руках была путевка с надписью: «золотые пески Латинии».

- Задачу свою выполнил, но способ решения выбрал, мягко говоря… сомнительный, - произнес Носовский, передавая билет.

- Некоторые оштрафовать предлагали, - добавил стоящий рядом Труне.

Альберт Михайлович строго посмотрел на подчиненного и тот вынужден был умолкнуть.

- Не рассматривай эту поездку, как награду. Сам понимаешь, награждать особо не за что, а вот здоровье восстановить не помешает.

Мне бы радоваться и прыгать от счастья: наконец-то окунусь в лазурные воды лучшего пляжа Шестимирья. Только вот никакого счастья не испытывал, сплошная апатия: что Латиния, что Сызрань, все едино.

Валялся часами на койке и слушал бубнеж Вейзера, который выступал в качестве назойливого экскурсовода. Он-то в отличии от меня бывал в тех местах неоднократно, и знал все окраины и закоулки, которых оказалось неожиданно много. Я по наивности своей полагал, что Латиния - прибрежный песок и вода, а там само сосредоточение развлечений: начиная с вполне безвинных катамаранов и горок в аквапарке, и заканчивая борделями с казино. Или казино с борделями, сути не меняло. Еще там были нудистские пляжи, клубы для любителей оргий, полулегальные притоны, где вдыхали и вкалывали любую дрянь на выбор.

Под мерный бубнеж соседа хотелось дремать, но не моглось. Падение по усыпанной камнями насыпи дало себя знать – болело все тело. И трудно было найти такое положение, при котором чувствовал бы себя комфортно. Врачи выдали мазь и обойму таблеток, облегчивших страдания, но полностью от боли не избавивших. Еще и побочные эффекты возникли в виде чесотки, а как тут чесаться, когда все тело – сплошной синяк.

- Народ на пляже распугаешь, - оценил мой вид Вейзер, когда я в одних трусах разгуливал по комнате.

- Плевать.

- Гематома на гематоме.

- Плевать.

Заглянувший в гости Авосян поинтересовался самочувствие, но спросил отчего-то не меня, а Вейзера, хотя я лежал на соседней койке.

- Плюется постоянно, - пожаловался тот, - разговаривать невозможно.

- Ничего, пройдет, - басовито заверил Герб. – Я в прошлом году едва в пропасть не упал: трос оборвался, чудом за выступ ухватился. По самому краешку прошел между жизнью и смертью. После того случая неделю отходил, ни с кем общаться не хотел.

И начали они с Вейзером случаи разные припоминать из жизни, один нелепее другого. Прямо-таки не казарма, а клуб неудачливых самоубийц.

- Достали, - в конце концов я не выдержал, – могу просто устать. Четыре года проторчал в гребанной академии, и теперь хочу побыть в тишине. А тут ваше бесконечное бу-бу-бу, бу-бу-бу, и без того тошно.

Парни обменялись странными взглядами, дескать «я же говорил, случай запущенный».

- Что там с Митчелл? – пробасил Герб, когда безмолвное переглядывание закончилось.

- Без понятия. Меня к ней не пускают.

- Именно тебя?

- Да, Герб, именно меня, - вспылил я. – А еще не пускают целую кучу народа, потому что согласно правилам посещения разрешены только родственникам и близким друзьям. Что за глупые вопросы.

- И вот он такой целый день, - подвел итог Вейзер.

Через три дня я ступил на палубу транспорта, должного доставить своих пассажиров в Латинию. В место, которое раньше ассоциировалось с райскими кущами, и которое превратилось в Содом и Гоморру после рассказов добросердечного Николаса.