Предел

Ар Туэль пытался «нащупать» ту самую пещеру, через которую они пролетали и с удивлением не почувствовал ничего похожего. Тогда он с запозданием прикинул расстояние по своим предыдущим расчетом и по расположению Торма, и вынужден был признать, что еду все-таки придется экономить. Хорошо, что в той пещере было озеро. Воду можно будет набрать там. А еще следовало продолжать писать… «Хроники коридора». Для потомков. Начало уже было неплохим. Один лист извели на договор. А не описать полет было никак нельзя. На привале они с другом непременно этим займутся.

Амалирос проснулся как обычно рано. Было очень свежо. Даже слишком. Слишком свежо было потому, что Элермэ завернулась в покрывало как бабочка в кокон… Ужассс! Черное покрывало, черные волосы, только белое личико торчит. Того и глади расправит сморщенные пока крылышки!

Надо было встать и одеться, а не дергать на себя покрывало. Тогда и занялся бы делами гораздо раньше полудня. Но заговорщиков он предпочитал судить по вечерам на фоне заката. Это было не только красиво, но и символизировало закат их жизни на долгие годы. А беспокоить Повелителя после вчерашней битвы и почти удачного заговора никто бы не посмел. Можно было позволить себе немного задержаться с подъемом. К тому же эта Светлая нашла его на ощупь, не открывая глаз, и честно пыталась согреть. Амалирос все-таки проверил и выяснил — крыльев у неё пока не намечалось, и сравнение с бабочкой было преждевременным и даже несколько непристойным. Учитывая его к ним отношение. Зато он, как всякая не слишком стандартная натура, не имел ничего против гусениц. А так же — змей. Под эти приятные размышления он и согрелся. Потом задремал, потом проснулся и согрелся еще раз. И чтобы ни в коем случае не разорваться между чувством и долгом, решил все-таки вставать и заниматься государственными делами. Тем более, что долг… гостеприимства он уже и так исполнил, причем дважды, а чувство требовало немедленно приступать к поиску остальных заговорщиков и их союзников. Не могло же их быть только трое.

Когда Повелитель Темных исчез, даже не попрощавшись, так и не сказав ни слова, Элермэ решила тоже не терять времени даром и привести себя в порядок. Платье было в крови как со скотобойни. А, в общем-то, именно так и было. Если правильно считать, что выползень — скот. Не каждый, конечно, а только тот, на котором они сидели. Поэтому Светлая Вестница, нисколько не смущаясь, завернулась поверх платья в многострадальное покрывало и отправилась к себе.

Обижаться на Амалироса было как-то неуместно. Кто знает их Темные обычаи. Может у них так принято — ни тебе «милая», ни тебе «любимая», никак вообще, только незамутненная словами Темная Страсть. Страсть определенно была. Это она очень хорошо помнила. А вот уточнять, как ведут себя Темные влюбленные, было совершенно не у кого. Ну, разве что расспросить Исильмэ. Безотносительно. Вроде как из любопытства. Должна же она изучить обычаи «от и до».

Амалирос был вне себя. Сообщники трех заговорщиков никак не хотели находиться. Он заподозрил даже Главного Дознавателя в заговоре. На всякий случай. А нечего приводить такие доводы, как: «Сильнейшим незачем было привлекать лишних». Или еще хуже: «Заговор потому и обнаружился так неожиданно, что больше никто в него не был посвящен». Это выглядело настолько очевидным, что вызывало самые худшие подозрения. Лучше бы так и сказал: «Боюсь, не хочу связываться с…». Это Повелитель еще понял бы. Кстати, а с кем? Кто мог быть настолько сильным, чтобы Главный Дознаватель не желал даже работать в этом направлении. К сожалению, имелась только одна такая личносссть. Даэрос! Напугал всех, кого только мог. Даже Светлые переполошились. Вот, кстати, о Светлых…

Повелитель думал в привычном и верном направлении. Когда картина грандиозного замысла, направленного против него лично и всего народа в целом, окончательно сформировалась, в его душе, истерзанной различными побочными вопросами, воцарился строгий покой. Как-то сам собой решился вопрос, который как назойливая муха влезал во все раздумья о важном. «А что же он делал вчера ночью и сегодня с утра, если не занимался самым натуральным сссветлым развратом? И не должен ли он, настаивавший на непременном соблюдении традиций и обычаев, немедленно предложить Деве Брачный Союз». И поначалу, к его смущению, ничто не говорило «не должен». Но теперь, когда он оценил роскошно раскинутые сети на такого матерого выползня, как он, ответ получился однозначный: «Конечно, нет! Не должен — никому и ничего!».