Предельные Чертоги

Навсикая поставила в сугроб деревянное ведро и отошла на пару шагов. Хрум тотчас набросился на подношение. До слуха девочки донеслось довольное урчание.

Скоро гулять.

Навсикая передала своему питомцу образ ночного города, подарила ему старого рикшу, везущего коляску с девушкой через канал. Добавила скользящую по канату капсулу. И получила в ответ темные предрассветные закоулки, ворочающихся в своих постелях горожан, осколки лунных кошмаров.

Выбравшись в темную комнату, Навсикая стряхнула с себя налипший снег.

— Пошевеливайся, — буркнул Антоний.

Девочка сбросила шубу и размотала безразмерный шарф. Поставила в угол меховые унты.

Дом использовался странствующими Наставниками в качестве перевалочного пункта. Навсикая знала, что в Трордоре живут еще трое или четверо мастеров ножей, охраняющих местные Храмы Демиургов. Другие метрополии имели по одному мастеру, но Трордор — исключение.

— Хрума лучше оставить, — задумчиво произнес Келар.

Навсикая состроила жалобную гримасу, и Наставник сдался. Когда они втроем покинули убежище, солнце уже выглянуло из-за крыш. Длинные тени перекрывали извилистые улочки, подступающие к Морским Воротам. Ремесленники спешили в свои лавки, докеры и портовые грузчики — к возвышающимся на горизонте мачтам. Навсикая слышала, как шумит прибой. Ну, или ей казалось, что она слышит шорох волн, набегающих на гальку.

Впереди выросла исполинская крепостная стена. Навсикая знала, что стена отделяет ремесленные кварталы от Нижнего Города, растянувшегося вдоль побережья Бухты Радости.

Морские Ворота поразили девочку своим величием. Высокая каменная арка была украшена хтоническими божествами, которым издревле поклонялись жители Трордора. На путников взирали суровые лики Завеи, Дремлющих Жнецов, Девяти Ушедших и Бога-Воителя Дварна. Еще тут были кракены, пожирающие время, Океан с неизменным Рогом Бурь и неистовый Ардр, олицетворяющий силу первозданного огня.

Засмотревшись на каменные барельефы, Навсикая забыла обо всем на свете. Кто-то толкнул ее и грязно выругался.

— Смотри по сторонам, — строго произнес Антоний.

За воротами начинался Нижний Город. Минувшие годы преобразили трущобный лик этого муравейника, но изменения затронули в основном портовую зону. Тут, словно грибы после дождя, росли кабаки, постоялые дворы и многоэтажные бараки для докеров. Все северное побережье Бухты было оккупировано разваливающимися хижинами, глинобитными домишками, палатками и фургонами на колесах. Фургоны пригнали южные кочевники, таборами странствующие по Кайянским предгорьям и верхнему течению Руза.

Нижний Город стал опаснее, злее и густонаселеннее, чем прежде. По ночам сюда даже стражники опасались заходить.

— Держись рядом, — процедил Антоний сквозь зубы. — Ни на шаг от меня. Поняла?

Навсикая кивнула.

— Будь настороже, — голос Келара сделался более мягким. — Тут хуже, чем в предгорьях.

Они двинулись на юг — мимо Сортировочной Башни. Навсикая вспомнила день, когда «Мемфис» причалил к этому месту. С высоты в двести локтей Бухта выглядела игрушечной и безобидной. Словно дети великанов рассыпали внизу склады, краны, ящики и корабли со спущенными парусами. А еще — тележки и копошащихся в грязи человечков.

Теперь все иначе.

Краны и мачты высились над головой девочки, заслоняя небо. Склады из неприметных спичечных коробков превратились в осязаемые здания с распахнутыми настежь воротами. И всюду — крики, ругань, толкотня.

Хрум настороженно втягивал ноздрями портовый воздух. Ему не нравились запахи рыбы и специй.

Антоний шагал к высокому трехэтажному зданию, в котором, судя по всему, располагалась администрация порта. Приблизившись к зданию, Келар посмотрел на девочку. Произнес:

— Жди здесь. Никуда не отходи, ни с кем не разговаривай. Поняла?

— Да.

— Хорошо.

Антоний поднялся по выщербленным ступенькам и скрылся за дверью. Навсикая осмотрелась. Набережная Бухты Радости была вымощена камнем, между пирсами возвышались парапеты. Причалы — сплошь камень, никакого дерева. Широкие и длинные языки, врезающиеся в морскую гладь. Но главное — корабли. Трехмачтовые громадины с множеством надстроек, люков, веревочных лестниц и натянутых канатов. Все это имело названия, но девочка не разбиралась в языке матросов.

— Эй, чучело!

Навсикая не сразу поняла, что обращаются к ней. Кричал оборванец лет четырнадцати, забравшийся на бухту толстенного каната. Паренек был тощим и грязным, его лицо кривилось в презрительной усмешке.

— Ты мне?

— Кому ж еще, — ухмыльнулся бродяга. — Здесь нет других чучел.

— Есть, — нагло заявила девочка. — Ты, например.

Ухмылка сползла с лица паренька.

Приказ Антония не общаться с горожанами напрочь вылетел из головы Навсикаи. Бродяга ее раздражал. Чего он цепляеся? Она ведь никого не трогала.

Паренек свистнул.