Пределы зримого

— Они говорят, что поступают так, чтобы сделать свои идеи более легкими для понимания, но иногда я задаюсь вопросом, не делают ли они это для того, чтобы самое привычное и знакомое показалось нам чужим и неведомым. Да, кстати, экспедиция закончилась провалом. Начались ураганы, и все завалило песком. Но даже до того, как бури вновь закопали все, что было нами отрыто, плесень уже успела попортить нам нервы и находки. Как же нам тебя там не хватало! Монголы — народ, достойный всяческого уважения, но, как ты и сама знаешь, за ними не тянется слава больших любителей мытья и купаний. Признаюсь, что я расценивал приготовленный посреди Гоби чай с лепешками не как благодать, а как еще одно суровое испытание, если не как знак кары Божьей. Посуди сама: лето, летом верблюды как раз линяют и становятся очень раздражительными из-за мучающих их язв, нарывов и кожных паразитов. Костер уже разведен, и второй погонщик сует в огонь очередной кусок кизяка. Когда сухой навоз наконец разгорается, погонщик вновь принимается за тесто для лепешек. Никакого мытья рук — ибо погонщик твердо убежден в том, что огонь очищает и дезинфицирует все на свете. Тем временем первый погонщик врачует потертости от поклажи на шкурах верблюдов. Вот он подходит к костру, сует руку в масло и снова уходит к своим пациентам, чтобы смазать их открытые вспухшие язвы. Руки он, разумеется, тоже не моет. Он возвращается, когда лепешки уже готовы (руки так и не вымыты), и вместе со вторым погонщиком они размазывают по ним масло прямо пальцами. Можешь себе представить, насколько более приятен мне чай в обычных — таких английских — условиях. Наверное, излишне будет упоминать о том, что к моменту наступления сезона Больших Ветров почти половина экспедиции уже слегла с острыми кишечными инфекциями.

Я уже все собрала и готова отнести поднос в гостиную. Тейяр следует за мной по пятам, не умолкая ни на секунду.

— Когда подули Большие Ветры, нам не хватило сил сопротивляться песку, засыпавшему раскопы. Мне было больно и обидно. Не побоюсь тебе в этом признаться, но я плакал. Но пока я стоял на краю почти засыпанной траншеи, оплакивая свою работу, на меня вдруг снизошел мир и покой. Что я делаю здесь, в Гоби, под хлещущими ударами кнута песчаной бури? Как я мог дерзнуть и понадеяться, что здесь, в этой восточной пустыне, я обрету Великую Истину? Не было ли это просто бегством? Вот только от кого? Новалис писал: «Куда же мы идем на самом деле? Домой, всегда домой!» Вот я и вернулся. Так что, как видишь, наука — это еще не все. Нужно духовное подвижничество. Стоя посреди бушующей пустыни и слушая торжествующее шипение Мукора в завываниях ветра, я вспомнил слова Блейка:

Атомы Демокрита И Ньютоновы частицы света -

Это песок на берегу Красного моря,

Где шатры Израиля сверкают так ярко.

— Ты знакома с Блейком?

— А как же. Привет, Уильям.

Блейк выразительно кивает головой, подтверждая, что мы действительно хорошо знакомы. Рядом с ним на диване развалились Леонардо и Диккенс. А два кресла у окна заняли мистер Чарльз Дарвин и его талантливый племянник сэр Фрэнсис Гальтон. (Вот так сюрприз! Нужно будет принести еще чашек.) Де Хох постарался расположиться насколько возможно подальше от Блейка. Не найдя подходящего сидячего места, Тейяр усаживается по-турецки прямо на пол посреди гостиной.

Мне приходится представить тех гостей, кто еще не знаком друг с другом. Мне немножко неловко за Тейяра, который изумленно рассматривает Блейка, Леонардо и Диккенса, как какие-то заморские диковины. Остается признать, что делает он это открыто и честно, не скрывая своего удивления.

— По молодости человек думает, что если его при жизни назовут гением, то он окажется на вершине возможного жизненного пути. Здесь же, в твоей гостиной, Марсия, я убедился в том, что я нахожусь лишь у подножия вершины. Я — относительное «никто» в пантеоне гениальности. Мой разум значительно ближе к твоему, чем к их рассудку. Нам с тобой остается только надеяться на то, что они будут говорить помедленнее, чтобы дать нам возможность уследить за ходом их мыслей. Да, не самое приятное впечатление — ощущать себя третьесортным гением.

Я сочувственно улыбаюсь.

— Ну что ж, все познакомились. Полагаю, нам понадобится еще один чайник, и, пожалуй, нужно принести еще печенья. Никто не хочет сходить со мной в кухню и помочь мне?

Гости беспокойно переглядываются. Все они — гении, но никто из них не знает, как заваривается чай! Так что на кухню мне приходится идти одной. Вернувшись, я застаю Дарвина за внимательным изучением одного из печений, на кромке которого он заметил крохотное пятнышко плесени.

— Дорогая, на твоем печенье появилась очаровательная криптограмма грибка. Последний раз я видел точно такую же плесень на своем сухаре, когда мы стояли на якоре у Огненной Земли. Как же своеобразны отношения грибка и мучных изделий, на которых ему доводится расти в самых разных частях света!