Предки Калимероса. Александр Филиппович Македонский

Его понесли в палаты, а за Павзанием, который исчез, и на которого падало подозрение, послали погоню. Вскоре его и поймали, но Пердикк, не дав ему произнести слова в оправдание, поразил мечем своим».

— О, нет, это не Павзаний, не Павзаний убил его! — вскричала Олимпия — Греки…. Аттал…. Клеопатра убили его! — своего щенка Корана хочет она назвать наследником Филиппа?… нет!.. у него есть наследник Александр!..

— Мщение! Кровь за кровь… коней!.. в Могиляны!..

— Гони! повторяла она на каждом шагу каруцарю— Гони! покуда враги не провозгласили царем щенка Корана! — и кони, мчавшие колесницу её, перегнали коней Фебовых.

На другой день она была уже в Могилянах.

— Еде Александр, Царь Македонии и Греции? — вскричала она к толпе народа, подъехав к крыльцу.

Но эти слова были уже опоздавшее провозглашение Александра наследником Филиппа.

Смерть отца, событие возмутившее Пир, готово было возмутить и царство; но Александр собрал войско на площади города, бросил щит свой на землю, встал на него, и произнес громким голосом:

— Филипп умер! но власть его не умерла, покуда в руке его сына железный скипетр с острым лезвием!

— Ура! да здравствует Царь Александр! — воскликнуло войско и народ, и подняв его на щите, понесли по городу, провозглашая наследником власти Филипповой.

— Я помяну Филиппа! — повторяет Олимпия, сзывая гостей на тризну.

Столы браные поставлены вокруг могилы. Олимпия усаживает гостей; Клеопатру и всю родню Аттала в первые места…. Им первым подносят на золотом блюде мясо, осыпанное пшеном сарацинским.

— Вкусно ли мясо, Клеопатра? — говорит Олимпия — и очи её разгораются, щеки пылают. — Вкусно ли мясо? ешь, Клеопатра, помяни Филиппа сладким куском!..

Клеопатра молчит — но и её очи горят и щеки пылают.

Разносят вино. Клеопатре на особом подносе — золотой бокал. Она берет его.

— Пей, Клеопатра, испей во здравие наследника Филиппова! — говорит Олимпия.

Клеопатра, трепеща, подносит бокал к устам и прикасается к нему устами, но не может пить: уста её, как окровавленные, дрожат, ей тошно.

— Тебе не нравится мое угощенье, Клеопатра! — говорит Олимпия страшным голосом. — Ты верно не любить родной крови? ты любишь только чужую кровь!..

Бокал выпал из рук Клеопатры, румяный пенистый напиток хлынул на стол, брызги окропили всех…

— Кровь! — вскричали все с ужасом.

— Ты, злодейка, ты пролила кровь своего сына, Клеопатра! Возьмите ее! возьмите и этих великих Киров!

Стража окружила Клеопатру и всю родню Аттала, и увлекла.

— Ты отмщён, Филипп! — вскричала Олимпия, поднимая бокал и выпивая его.

Ужас окаменил всех присутствующих. Только Александр взглянув с упреком на мать, вышел из-за стола, и удалился от могилы в ряды воинов; знамена полков преклонились пред ним.

Глава V

О, Александр, ты был не человеком,
Ты воплощенной был судьбой!
Чернь, как рабыня шла за веком,
А век, как раб, шел за тобой!

Да, Александр был не человеком: он был волей, все остальное было покорностью.

Представьте себе величественного юношу в Албанской одежде, в золотой броне, сверх снежной рубашки, по которой стелются ремни пояса, обложенные золотой чешуёй… накиньте на него Финикийскую багряницу, и увенчайте короной!.. Это будет только очерк пред его изображением.

Греция готова была уже склониться пред ним; и Демосфен, узнав о смерти Филиппа, обратился снова от обыкновенного моря к морю народному, в Фивы; пришел на площадь трибуны, по выражению Эсхина, «теми же самыми ногами, которыми бежал с сражения при Херронее», забросал всех звучными словами, преисполненными ситы, сигмы и омикрона, взбурлил умы, и, Греция хотела замахнуться на Александра; но он одним ударом отбил ей руки как истукану. Взглянув с горестию на осколки меча своего и на раздробленный щит близь развалин Фивских, Греция разошлась снова по рынкам, лицеям, академиям и вообще по садам своим, учиться мудрости, сбирать виноград и делать любимое вино Кумиров.

Разгромив Фивы, так что на золотых кумирах пот выступил градом и воды озера Дирки, обратились в кровь, упрекнув столетнего дурака Диогена, что он слишком широко живет, и что для помещения его достаточно бы было бочонка, — Александр объявил войну Персии. Это было торжеством для Нектанета и Греков; давно жаждали они мщения за насилие Худаманов и Охов; даже Демосфен, выпив вина Ку-мирос из золотой чаши, присланной ему Александром в подарок, запел песню на Македонский лад.

Все народы, подвластные Александру, стеклись к нему под предводительством Царей своих.

Здесь и я, подобно Мэльзигену, воскликнул бы:

«Воспой о богиня гнев Александра Филиппова сына!»

Но это не в духе времени. Тридцать пять тысяч войска и штаб, состоящий из Царей и Философов! — какая слава!

Не упоминая о Стратигах Птоломее, Аристовуле, Парменионе, Антипатере и прочих….