Предместье

Если так, то рассуждать об этом уже не было никакой нужды.

Он ответил:

- Жалею? Да, жалею. О той жизни, какая была у нас до войны.

Маргарита Николаевна опрокинула коробочку со скрепками, скрепки рассыпались по столу.

- И это все? - спросила она, собирая их.

- Ну что ты, Маргарита, ей-богу, какая! Перестань о прошлом. Оно прошло, и кончено с ним. Куда интереснее будущее. Расскажи лучше о себе.

Эти его слова показались Маргарите Николаевне равноценными ее "будем друзьями".

- Тебе нужно интересное? - сказала она сухо. - Пожалуйста: у меня, например, умер отец... Умер ребенок... Еще? Или достаточно?

Она видела, как был ошеломлен Цымбал, как хотел он взять ее за руку и, может быть, сказать что-нибудь очень хорошее, ласковое, но она поспешно отстранилась и быстро пошла к выходу.

Он шел за ней. На реке гранатами глушили рыбу. Аршинные судаки медленно всплывали на поверхность, опрокидывались кверху раздутыми от икры белыми чревами. Красноармейцы подбирали их с лодок руками. Маргарита Николаевна остановилась над рекой. Цымбал ожидал рядом и не ведал, что делать, что говорить в таких случаях: оправдываться, извиняться? Но в чем?

Выручила Варенька.

- Маргарита! - крикнула она, появляясь на берегу. - Пойдем обедать. Специально для тебя блинов напекла. Ты их любишь, я помню. Может быть, и вы, товарищ Цымбал, с нами закусите?

- Не хочется, - ответил Цымбал. - Мне еще рано, я живу по часам, соблюдаю строгий режим, каждый кусок мяса прожевываю шестьдесят раз - это улучшает усвоение белка. А что касается блинов; то они, между прочим, тяжелы для желудка и предрасполагают к лености.

Смешливая Варенька расхохоталась. Цымбал раскланялся и ушел.

5

Через день после возвращения Долинина из Ленинграда туда на его "эмке" отправился с Ползунковым Наум Солдатов. Наум побывал в областном партизанском штабе и получил разрешение вновь пойти на работу в тылы противника. В подвальчик Долинина он зашел в тот час, когда Долинин сидел за столом и с деревянной ложки прихлебывал пшенный суп, сваренный на этот раз без помощи Ползункова.

Увидев на Солдатове новые сапоги и новую шинель, Долинин все понял.

- Уходишь? - сказал он грустно.

- Кончилось наше иждивенчество, - весело ответил Солдатов. - Переходим на подножные корма. Сегодня в ночь! - И тоже подсел к столу: - Дай похлебать напоследок.

Они долго и молча посматривали друг на друга. Обоим была памятна та последняя ночь в Славске - это было за час до приезда полковника Лукомцева, - когда они прощались на райкомовском дворе. Впервые за всю свою долгую совместную работу два деловых, серьезных человека обнялись, как родные братья, а может быть, даже и более горячо и искренне, чем братья. Секретарь райкома Долинин не мог вымолвить ни слова, но секретарь райкома Солдатов и тут старался быть верным себе. "Спеши, - сказал он не слишком, правда, твердым и суровым голосом. - Бой уже за Славянкой..." - "Встретимся ли еще?" - думал тогда Долинин прислушиваясь к его удалявшимся шагам по изжеванной танками дороге, и так стоял на ветру, пока во двор не въехала машина Лукомцева.

И в эту минуту, глядя в глаза Солдатову, Долинин снова подумал: "А встретимся ли?"

- Обнимемся, Наум...

- Успеем еще, - ответил Солдатов. - Дай поесть.

Наум недолюбливал подобные нежности. Ну, тогда, ночью, понятно: расходились в неизвестность, нервы не выдержали. А сейчас нервы в порядке получили передышку, в партизанской же жизни ничего неизвестного нет, уже все стало известным за зиму,

- Получил задание взорвать два моста, - сказал он. - Думаю выполнить его в первую же неделю. Потом займусь городским головой, Пал Лукичом. Не я буду - уберем мерзавца. Хотелось бы еще связаться с лужским отрядом: больше людей - крупнее дело.

- Это правильно, - поддержал Долинин. - Мне говорили в обкоме, что есть предположение свести несколько отрядов в партизанскую бригаду.

Теперь уже Солдатов сказал:

- Есть, точно. Вот тогда мы развернемся по-настоящему.

- Разворачиваться-то разворачивайся, Наум, но напрасно я в партизанском деле не партизанствуй.

- Тоже мне советчик! - Солдатов усмехнулся. - А что же ты, Яков Филиппович, на семьдесят третьем километре не рассуждал так в декабре? Какую войну среди бела дня затеял! Еле вон ноги унесли.

- Зато шестнадцать вагонов и сейчас, поди, под откосом.

- А куда же им оттуда деваться? Гниют, что верно, то верно. Но советы свои ты брось. Всегда с обстановкой надо сообразоваться. С обстановкой считались даже самые великие полководцы.

- Не спорю. - Долинин тоже сбился с серьезного тона. - Ну ясно, даже твой тезка по отцу - Александр Филиппович Македонский - обстановку учитывал. Шел, шел восемь лет покорять Индию, дошел до Ганга, видит - река широкая, и вернулся.