Преднамеренное похищение

В то время как его рот прижимался к ее губам — покусывая и уговаривая ее открыть уста, — его рука обвила ее талию. Жар ее кожи почти опалил его. Он поддался вперед, придавив ее, пересекающиеся кожаные ремни на его груди не мешали ему чувствовать соприкосновения своей кожи с ее. Он потерся о шелковую ткань ее верхушки, которая облегала ее груди, и от трения его движений ее соски превратились в напряженные точки, которые тыкали в него.

Ее спина выгнулась, без слов выражая ее желание. Он поднял свободную руку и, обхватив одну из ее тяжелый грудей, своим большим пальцем коснулся напряженного кончика, вызвав у нее вскрик.

— Прекрати, — выдохнула она ему в рот.

— Почему? — рассеянно спросил он, слишком заведенный ощущением ее тяжелой груди, лежащей в его ладони, чтобы дать ей возможность еще раз подумать. Поддавшись искушению, он наклонил голову и втянул кончик в рот, вместе с тканью и всем прочим.

Она громко застонала от удовольствия, прежде чем вывернуться и пробормотать.

— Нет, нет. Это неправильно.

— Как по мне, так все правильно, — поддразнил он, пощупывая кончик губами, прихватывая пирсинг, чтобы потянуть за него и покрутить, заставляя ее задыхаться и ахать.

— Нас кто угодно может увидеть. — От ее ответа он понял, что она все еще прекрасно отдает себе отчет в том, что они находятся в публичном, пусть и скрытом, месте.

— Ну, тогда я их просто убью. — И он был абсолютно серьезен. Судя по всему, он обнаружил нечто, стоящее ублажать и защищать.

Но, возможно, он мог бы воспользоваться ее просьбой, чтобы добиться от нее согласие ему уступить — или, по крайней мере, пообещать временное перемирие.

— Я остановлюсь, но лишь в том случае, если ты поклянешься, что усвоила урок. Ну так что, усвоила? Оставишь попытки меня убить?

— Зониянки никогда не сдаются, — ответила она, как и следовало ожидать, и будь он проклят, если в ее глазах явно не читался такой вызов, словно побуждая его дерзнуть продолжать начатое.

— Порой бывают случаи, когда стоит отступить и признать силу превосходящего тебя противника, — поддразнил он.

— Ты себя слишком переоцениваешь. Да никогда в жизни я не склонюсь перед тобой.

«Нет, не склонишься, зато вопить будешь».

Его подзадоривала самка, которая даже не дотягивала до его подбородка, и сейчас самое время ей продемонстрировать, что подчинение чьей-либо власти может иметь свои преимущества. Его пальцы пробирались под ткань, прикрывающую ее расщелину, и погладили ее. Оставаясь в достаточно трезвом уме, она отталкивала его, плавно потираясь о него своим телом, прикусив зубами его губу. Однако он знал, что она способна на гораздо большее. Она сопротивлялась, ломая комедию, так как ее гордость не позволяла ей сдаться без хотя бы символического сопротивления. Ей-богу, она понравилась ему еще сильнее, черт бы ее побрал.

Он толкнулся обратно к ней, припечатав ее к стене, тогда как одним пальцем начал тереть ее комочек. У нее пропало всякое желание бороться, поскольку удовольствие, которое он вызывал, поглотило ее, заставив задыхаться и извиваться, пытаясь достичь блаженного апогея. Он уткнулся лицом в изгиб ее плеча, его дыхание было таким же прерывистым, в то время как вгонял в нее свои пальцы. То, как она реагировала на него, обрадовало и возбуждало его больше, чем все то, что он когда-либо испытывал. Впервые в своей жизни он доставлял удовольствие самке, и не просто какой-то самке, а Эйли, — и это было все, что он хотел. Увидеть и услышать, как она достигает оргазма, — добиваясь самую достойную цель, к которой он когда-либо стремился. Он посасывал кожу на ее шее, оставляя временный след своей страсти, подавляя в себе желание оставить на ней постоянный в виде отметин своих зубов, согласно древнему обычаю, которым в его народе связывали пару на всю жизнь. Он был не готов к такого рода обязательствам, даже несмотря на то, что все его существо кричало, чтобы он решился на это.

Джаро сосредоточил все свое внимание на другом, вроде ее хныкающих стонов, и что, хотя она и размотала со своих рук поводок, она прижала его голову к себе, своими пальцами крепко вцепившись в его волосы. Снова и снова он вонзался в нее пальцами, а его большой палец прижимался и терся о ее опухший клитор. От тугой влажности ее канала его член за тканевым гульфиком, который был на нем, запульсировал, и больше всего на свете ему хотелось погрузиться в нее, позволив ей скакать на его стволе до тех пор, пока она не кончит, испустив тот свой вопль, преисполненный чувственных наслаждений. Но он начал это, чтоб преподать ей урок за провинность, и он должен был продолжать в том же духе.

Впрочем, как только он встал между ее бедер, он полностью утратил связь с реальностью, позабыв обо всем, и позволил своему члену захватить над собой власть. В этом опасном месте ему следовало бы сохранить хоть немного своего острого ума — того немногого, что у него еще осталось.

Но, разумеется, чем сильнее ее сладкая плоть сжимала его пальцы и чем громче становились ее вопли, тем больше ему было плевать.