Он открыл глаза. Великая пустота душевная наблюдалась. Все выгорело, было выбито, вытоптано, выжжено, вымыто, вытравлено. Все человеческое. Одно "Я"-горящее и плотное тело, один вакуум. Но существо с вакуумом жить не может. Кто он? Ладно, назовем себя для начала Саахом, а там узнаем... Неплохое имя. Он встал. Где он? Кирпичные мрачные стены, гулкие залы, высокие потолки. Тюрьма? Нет, слишком много дверей и окон. Музей? Где же тогда экспонаты? Замок? Чей? Он встал, пошел, чутко прислушиваясь к гулкости собственных шагов в серости тишины. Завернул за угол и отшатнулся: тела лежали тут и там, очевидно давно, высохшие, сморщенные, кое-где виднелись голые скелеты. Разбросаны были истлевшие остатки низких столиков, выцветшие рулоны, напоминающие скатанные ковры; все было старо, даже древне. Здесь похозяйничали века, если не тысячелетия. Но где же он? Промозглый сырой сквозняк выл в нишах, серое безмолвие пустоты сжимало сердце стальными когтями. Он прошел по переходам, спустился и вышел из замка в душный сумрак утра, в пустоту никому не нужного дня. Небо было смурным и тревожным, красное солнце мрачно зияло в пустоте небосвода, волны с шумом плескали в берег, но звуки эти не наполняли покоем; они были бессильны нарушить мертвое безмолвие мира. Одинокий свист ветра, гоняющего клочки сухой травы по красному песку пляжа и болезненная пустая тишина... Он долго глядел вдаль, до слез напрягая глаза, потом сел на песок, задумался и тихо произнес: "Ну, господин Саах, как бы вы хотели умереть?.."
Он долго шел по пустынной равнине и вдруг набрел на две железных полосы рельс, заржавевших, на прогнивших шпалах. Он некоторое время размышлял, но потом решил, что раз уж кто-то начал с ним эту кошмарную игру, то нужно идти до конца. Конца чего?..
Через десяток километров на башмаках появились первые дыры, а натертые ступни давно кровоточили. И он махнул бы на все рукой и завалился бы спать под первый попавшийся куст, если бы не увидел вдали какие-то циклопические строения. Что ж, возможно, там он найдет то, что ищет... Саах долго пытался понять, что же он ищет, но в конце концов оставил эту затею и положился на собственные ноги. И они привели его в город. Прошлепав по нескольким пустынным улицам, обходя опрокинутые трамваи и троллейбусы, он отчаялся найти хоть одно живое существо, завернул в какой-то подъезд, поднялся на второй этаж и забарабанил в обитую кожей дверь. Она услужливо отворилась. По квартире летали клочья пыли, в углах висела паутина. Он слишком устал, чтобы искать еду, которой, наверняка, не было и в помине, лег на кровать и тут же провалился в сон, не заметив некоего присутствия в окружающей атмосфере... Он почувствовал его еще при входе в город, какие-то слабые то ли мысли, то ли ощущения, тихая враждебность, которая как бы напрягалась, когда он продвигался сквозь нее, шагая по улицам. Но не обратил внимания на это; гнет усталости был гораздо ощутимее, чем какие-то неясные воздействия. Блаженное ощущение разливающейся по телу истомы, изгоняющей накопившееся напряжение, было неописуемо. Раскинув руки и закрыв глаза, он глубоко вздохнул и замер. Сон поглотил его...
Он был центром гигантской сети. Со всех сторон, изо всех углов стягивались сгустки мертвой пустоты, нависали над ним, сливаясь в зыбкую, колыхающуюся массу неясной формы. Он тревожно нахмурился во сне и перевернулся на бок. Масса над ним все росла, превращаясь в отрицание света, в полюс тьмы, в "тварь", созданную для разрушения. Спустился вечер. Зашло солнце. Большая масса, нависшая над ним, оформилась в шар, сознательно опустилась и накрыла распростертое на кровати тело...