Предназначение: Повесть о Людвике Варыньском

В Сибири она познакомится с русским революционером Булгаковым и станет его женою. Позднее примкнет вместе с ним к партии социалистов-революционеров. Умрет в 1920 году в Ростове-на-Дону.

Глава пятнадцатая ФЕЛИКС

Ноябрь 1883 года

Феликсу Кону исполнилось девятнадцать лет, но на вид ему можно было дать не больше шестнадцати. Это обстоятельство чрезвычайно затрудняло жизнь Фису, как звали его товарищи по гимназии. Тонкая шейка, заостренный подбородок, на котором еще не пробивалась растительность, огромные черные глаза, которые больше пристали бы девице, куриная грудь, выпирающие на суставах косточки… Ах, как хотелось быстрее стать мужчиной! Почему у его приятеля Станислава Пацановского и рост удался, и голос погуще, и на щеках нежные завитки, которых, правда, еще не касалась бритва?..

Нельзя ожидать мужества, надобно его воспитывать! Фис читал книги об античных героях и знал, что крепость духа способна восполнить слабость тела.

С весны он и Пацановский были участниками социалистического кружка. Странно, что Феликс не сказал матери. Знал о ее участии в деле пятилетней давности, но пожалел: сестра Хелена с мужем Зыгмунтом Херингом лишь недавно вернулась из Сибири вместе с братом матери Максимилианом Гейльперном. Хватит этих переживаний!

Тогда же под страшным секретом Людвик Савицкий сообщил, что в Варшаве снова действует легендарный Людвик Варыньский, который вместе с Казимежем Пухевичем и Куницким основал партию «Пролетариат». Однако Савицкий почему-то говорил о Варыньском без восторга, осуждал за авантюризм.

Первое же публичное выступление Варыньского, которое стало известно всей Варшаве, правда, без имени автора, повлекло за собою необходимость выбора — и выбора мучительного.

Это была листовка против Бутурлина, которую Фис встретил с восторгом, получив ее буквально из рук в руки на улице от веселого коренастого человека с пышными усами и заостренным носом.

— Благодарю папа, — растерянно произнес Феликс.

— На каторге будете благодарить, паныч, — широко улыбнулся странный тип.

Людвик Савицкий, который был близок к Профессору, раскритиковал листовку в пух и прах. Но Феликсу нравилось. «Желают борьбы — будут ее иметь!» В этом что-то было: сила, уверенность, задор. «Какого роста Варыньский?» — спросил он у Людвика. «Длинный, — ответил тот. — У него и кличка такая». Феликс вздохнул украдкой.

Савицкий указал на то, что рабочие не готовы к таким лозунгам, что это чистейшей воды демагогия и игра на чувствах, а призыв пролить кровь в борьбе с властями — безответственное подстрекательство.

— Неправда! — вспыхнул Фис. — Он готов погибнуть за народ!

— Знаешь, что он сказал, когда Пухевич спросил: «А если Бутурлин не отменит распоряжения?»

— Что?

— «Тогда мы его убьем». Ты убил бы человека, будь он хоть обер-полицмейстер?

— Не-ет… — оторопел Феликс.

Он знал, что не трусость продиктовала его ответ; он мечтал сложить голову за правое дело с четырнадцати лет, когда сестра попала в Десятый павильон. Но самому убить… К этому Фис готов не был.

Когда образовалась «Солидарность», они с Пацановским встали в ее ряды.

Впрочем, что значит «встали в ряды»? Красивые слова Людвика Савицкого. На самом деле рядов что-то не наблюдалось. Положим, в мае-июне Феликс со Станиславом держали экзамены на аттестат зрелости во второй Варшавской гимназии; им не до социализма было — одолевали греческий с латынью, древняя история и российская словесность. Но потом началась скука. Лето тянулось медленно, жарко и лениво; пыль поднималась в улочках Старого Мяста и долго стояла в раскаленном воздухе; Висла, казалось, усохла и обнажила длинные песчаные косы на Саской Кемпе. Раз в две недели Кон и Пацановский посещали сходки «Солидарности». Обычно они происходили на свежем воздухе за Бельведерской заставой или на Новой Праге. От этих сходок и чтения брошюр отдавало талмудизмом. Крепости духа не прибавлялось.

А в это время крамольный «Пролетариат», поставивший в свою программу террор, процветал и ширил свои ряды; во всяком случае, его присутствие в Варшаве становилось все более заметным — хотя бы по оживлению околоточных и городовых! Не то что «Солидарность». «Скоро мы будем собираться на Марымонте», — мрачно пошутил Пацановский, намекая на осторожность Пухевича, рекомендовавшего избирать для сходок самые отдаленные места, а Марымонт — дальше ехать некуда!