Предновогодние хлопоты III

– Курносый! – с восхищением в голосе воскликнул Усольцев, приподнимаясь в кресле, и повторил удовлетворённо. – Курносый! Ну и ну! Ну, надо же, и впрямь мистика! Чудеса! Мы домой в одном поезде с ним вернулись. Курносый… делил я с горемыкой краюху хлеба и разговоры душевные мы с ним вели. Въедливый, как червь, человечина этот Фёдор Михайлович сын Михайлов. Слушать мог жадно и внимательно, слова не пропустит. Что не поймёт, – десять раз переспросит, пока не разберётся и выводов не сделает. Правильных в большинстве случаев. За знания цеплялся, но как у многих тамошних товарищей крепко в нём сидело неистребимое желание «рисануться» и «понтануться», блеснуть приобретёнными познаниями…

– Это я хорошо заметил, – рассмеялся Денисов.

Усольцев улыбнулся.

– И при этом ведь правильно судил о многом, до чего люди с образованием не сразу допереть могут. Между прочим, он рецидивист со стажем и весьма уважаемый человек в своём кругу. Вот так в жизни бывает: тянется, тянется человек к знаниям и человек неплохой, не без задатков разумных, не сгнило в нём ещё корневище человеческое, но стезю свою дурную не бросает, плывёт по проклятому кругу, потому что думает, что в своём криминальном мире он что-то из себя представляет, а на воле не впишется в параллельный мир людей. Есть у меня предчувствие, что недолго он погуляет на воле, вернётся в родные ему пенаты. Работать он не пойдёт, денег у него нет, значит, что-то опять вынужден будет предпринять нечто криминальное. Он со своими дружками всё шушукался перед освобождением, какие-то намётки подолгу шёпотком обсуждались. Про меня-то он, что говорил?

– Рассказывал про беседы ваши философские, про жизнь лагерную. С большим уважением вас вспоминал, надо сказать, – рассмеялся Денисов.

– Фёдор, Фёдор! Как клещ в меня впился, все мои книги перечитал, вопросами закидывал.

– Мне показалось, что Достоевского он полюбил искренне, благодаря хорошему наставнику и собеседнику.

– Это правда. Перечитал несколько его книг, приставал с разъяснениями. Курносый, – задумчиво произнёс Усольцев, – потерялся, выпал из обычной жизни совсем неплохой и не глупый русский мужик. Несмотря на наши, внешне доверительные отношения, до конца он мне, конечно же, не открылся, хотя горечь и тоска душевная о простой человеческой жизни в нём частенько прорывалась. Посиди я с ним подольше, отношения наши возможно стали бы доверительнее…

Усольцев рассмеялся, а Алик, не открывая глаз, проговорил:

– Ай, Аллах! Больше туда не надо, Жорж.