Предписанное отравление

– Толстая кошка, – беззлобно подумал доктор и перекинулся взглядом с мраморным херувимом, разглядывавшим его из-за кустов. Доктор прошел по дорожке до западной стороны нефа и через минуту вышел с территории кладбища через ворота, над которыми свисали ветви каштана. С этой стороны стояло с полдюжины викторианских домов, выходивших прямо на тротуар. Как только доктор приблизился ко второму из них, то увидел почтальона у дверей.

– Добрый день, мистер Уолтерс, – поздоровался доктор Фейфул.

– Добрый день, сэр, – весело ответил симпатизировавший доктору Уолтерс. – Очень добрый, – и почтальон спустился с крыльца.

Доктор Фейфул тихо вошел в свой дом. Закрыв дверь, он обернулся к громоздкому деревянному почтовому ящику и открыл его. Но прежде чем он увидел или дотронулся до содержимого, его охватило острое предчувствие насчет того, что именно он обнаружит внутри.

Там было только одно письмо. Едва взглянув на него, доктор сунул его в карман и, повесив шляпу на место, поднялся наверх – вымыть руки. К тому времени, когда он спустился, не было нужды звонить к чаю – миссис Бэйтс, его суетливая, но умелая маленькая экономка, услышала, что он пришел, и принесла поднос, как только он вошел в гостиную.

– Хорошая чашка чаю – лучшее лекарство, не так ли? – заметила она. – Я всегда говорю, что, находясь в тридцати милях от Лондона, мы чувствуем городскую жару, – она бросала свои фразы, обращаясь скорее к комнате, чем к доктору. Экономка знала о том, что врачу не нравится беседовать, когда он приходит, чтобы подкрепиться.

Фейфул рассеянно согласился, и она удивилась сильной усталости на его лице. «Как не похоже на доктора Тома», – подумала она. Бывали моменты, когда он выглядел так, словно ему было столько же лет, сколько и его отцу. Но, не говоря ни слова, экономка удалилась, чтобы выпить свой собственный чай.

Оставшись наедине, доктор попытался заставить себя следовать собственным привычкам. Уселся в кресло, облокотился о столик, закурил, выпил чашку чаю, вытянул свои длинные ноги, скрестил лодыжки и, склонив голову, расслабился.

Только приступив ко второй чашке чаю, он вынул из кармана полученное письмо. Угрюмо улыбнувшись собственному терпению, он пару секунд подержал его между пальцев, перечитав свои имя и адрес, начертанные болезненным, но различимым почерком, вернее, печатными буквами.

Взяв перочинный нож, он разрезал плотный белый конверт и вынул дважды сложенный листочек голубой бумаги для заметок. Будучи развернутым, на первый взгляд он казался пустым, пока вы не замечали пару строк, написанных такими же печатными буквами, как и адрес. Сообщение гласило:

Думаете, то, что вы медленно отравляете миссис Лакланд – это секрет?

Доктор прочитал его, не сменив выражения лица. Все с тем же спокойствием он вернул письмо в карман и допил чай, демонстрируя все тот же аппетит. Затем он встал и перешел в свой кабинет – забитую книгами комнату, порядок в которой не был настолько идеальным, чтобы доставить дискомфорт, а беспорядок – не настолько явным, чтобы доставлять какое-либо неудобство. Оказавшись здесь, доктор сразу же прошел к письменному столу, немного выдвинул стул, достал из кармана ключи и отпер один из ящиков. Вынул оттуда еще два конверта, сел за стол и разложил перед собой эти два конверта и свежеполученный.

Почерк был один и тот же. Единственное отличие состояло в том, что предыдущие письма были упакованы в конверты из бумаги того же сорта, что и сами письма. Доктор вынул те письма и внимательно перечитал их, сравнивая с новым сообщением. Пару минут после этого он неподвижно сидел, задумчиво прикрыв глаза. Потом он улыбнулся.

Фейфул сунул письма обратно в конверты, причем на этот раз он действовал энергичнее, чем когда вынимал их. Потом он запер их в ящик. С мужеством и уверенностью в себе (миссис Бэйтс одобрила бы такое поведение), он взял телефон.

– Соедините с полицией, – попросил он.

Глава 2. Закат примадонны

Макбет: Час, верно, поздний.

Леди Макбет: Ночь спорит с утром, кто кого сильней.

Макбет

Миссис Корнелия Лакланд сидела в постели и смотрела, как вяжет Эмили Буллен. «В середине июля на шерсть и смотреть-то невозможно», – подумала она, но Эмили всегда обладала тем предчувствием, которое обычно приписывают разведчикам и поводырям: в разгаре лета она уже ощущала приближение осени, а когда начинали падать первые листья, она уже готовилась к зимним холодам.