Предпочитаю травоядных

— К сожалению, сейчас начинающие фантасты сразу, как правило, принимаются за роман. Все-таки малые формы — миниатюра, рассказ, короткая повесть — это прекрасная школа литературной техники. Для меня роман до сих пор нечто недостижимое, хотя некоторые мои большие повести критика сочла именно романами. Пушкин, как всегда, был прав, сказав, что «под словом роман разумеем историческую эпоху, развитую в вымышленном повествовании». В этом плане, конечно, фантастические романы — явление уникальное, поскольку историческая эпоха там тоже вымышлена. Как бы то ни было, родной для меня жанр — короткая повесть. Возможно, именно с этим и связан обвал наград. Нынче ведь мало кто умеет работать с малыми формами, а те, кто умеет, ушли в большую. То есть я оказался в некотором одиночестве, потому и «огребаю» литературные призы.

— Вы как-то сказали, что вы не любите политику. Почему? И какова все-таки ваша политическая позиция?

— Ненавидеть политику бессмысленно. Это все равно что протестовать против цунами, которое снесло половину Индонезии. От политики никуда не денешься. Стараюсь не касаться ее в жизни еще и потому, что не сменил взглядов. Хотя я в советские времена был аполитичен и беспартиен (забыл, например, вступить в комсомол в школе, а в институте уже не вступал из-за откровенного оригинальничания), тем не менее при крушении СССР остался при советских взглядах. Я не люблю общество, где главная ценность — деньги. Предпочитаю пусть скудное, но равенство.

— Вы ведь переводили иностранную литературу на русский язык. Как это вышло?

— Точно так же, как и с фантастикой, все вышло случайно. Всю жизнь очень хотел выучить английский, но не получалось. Не вышло в институте, не вышло в армии, хотя, когда заступал в караул, у меня был с собой переписанный от руки «Ворон» Эдгара По в оригинале (переписывала жена — и присылала по почте). Вот так я безобразно охранял вверенный мне пост.

— Хорошо хоть не спали.

— Да, с другой стороны да… Другие ведь просто могли уснуть. Времена были спокойные. Ну и как-то так вышло, что научился читать по-английски. Говорить не могу, а читать — запросто. Ну и зачитался всем тем, что знал до этого только в переводе. У моего друга Бориса Завгороднего была великолепная библиотека фантастики на английском, и он сказал: «А что ты просто так читаешь, попробуй перевести», и я начал переводить. Наткнулся на удивительную англоязычную писательницу Барбару Хэмбли и, по-моему, был ее первооткрывателем. Это было начало девяностых, когда русская фантастика не публиковалась вообще, поскольку считалась ненужной читателю. Я перевел «Драконью погибель», «Те, кто охотится в ночи», «Путешествие в Страну смерти». Какое-то время жил переводами. Была попытка вернуться к этому занятию, но мой издатель сказал: «Сиди пиши свое». И, наверное, был прав.

— А как вы переводили, близко к тексту или позволяли себе вольности?

— Сначала скрупулезно, затем сообразил, что я в итоге англизирую русский текст. И дал себе больше воли. Кстати, обратил внимание, что последний переведенный роман у меня по сравнению с английским текстом ужался на одну пятую. Очень странно, но переводы всегда оказывались короче оригинала. Считается, что английский язык экономнее русского. По-моему, чепуха.

— Давайте спустимся теперь на землю. Почему вы выбрали местом жительства дачу в пойме?

— Я долго не мог научиться работать на даче. Теперь это мое основное рабочее место. Просыпаешься с рассветом (летом — часов в пять) и начинаешь кропать. Для меня это идеальные условия. Ни единого человеческого голоса, ни одного динамика… Только лягушки в пруду, кукушки, иволги, вороны. Лишь бы не звучало ничего осмысленного (якобы осмысленного!), а все остальное способствует.

— Как вы находите сюжеты?

— В повседневности, естественно. У меня на эту тему получился очень интересный разговор с Владиком Ковалем[1]. Он однажды признался, что, когда обдумывает картину, отпускает волосы, а когда принимается писать, стрижется накоротко. Сам я слишком разболтан, чтобы повторить его опыт, но в чем-то он прав. Просто участвуй в жизни — и сюжет возникнет сам собой. Но когда ты начинаешь над ним работать, то тут все отсекай и занимайся только им. Все это, правда, только в идеале. На самом деле получается как попало.

— В одном из интервью вы процитировали: «Если раньше мы были обществом баранов, то теперь мы общество волков». Что-нибудь изменилось?