Предпоследняя передряга

Нет, он не ошибался, когда говорил, что Бодлеры достаточно благородны, хотя, полагаю, многие бы с этим поспорили, особенно сидя в уютной комнате за карточной игрой или с хорошей книгой. Дьюи ошибался, когда говорил, что в этом мире нельзя желать ничего, кроме достаточного благородства, так как пожелать можно чего угодно. Можно пожелать вторую порцию торта, даже если нам ясно дали понять, что мы её не получим. Можно пожелать новую коробку акварельных красок, даже если нам скажут, что старую мы ещё не изрисовали и все краски в ней ссохлись и растрескались. Можно пожелать, чтобы в спальне у нас стоял аквариум с японской бойцовой рыбкой — тогда нам будет не так страшно долгими зимними ночами, — и можно пожелать такой фотоаппарат, который снимает даже в темноте, по понятным причинам он нам насущно необходим, и можно утром пожелать ещё один кусочек сахара в кофе, а вечером — ещё одну подушку под голову.

Желать можно справедливости, счастливого пути, маленьких кексиков и того, чтобы все солдаты на свете сложили оружие и вместе с нами бодро спели хором «Не уходи, побудь со мною», если это наш любимый романс. Но можно желать и вполне достижимых вещей — например, чтобы в скитаниях нам встретилось два-три человека, которые сказали бы, что мы достаточно благородны, даже если это и не так. Молено пожелать, чтобы кто-нибудь сказал нам «Вы достаточно благородны» — и напомнил нам о добродетелях, которые мы позабыли или в которых усомнились.

Конечно, у большинства из нас есть родители и друзья, которые и говорят нам подобные слова, если нам случится проиграть турнир по бадминтону или не схватить знаменитого фальшивомонетчика, которого мы разоблачили на борту некоего катера. Но ведь родителей у бодлеровских сирот не было, а ближайшие друзья пребывали, можно сказать, на небесах — в автономном летучем доме, построенном на принципе нагретого воздуха, — и сражались с орлами и с ужасным негодяйским приспешником, у которого вместо рук были крюки, поэтому знакомство с Дьюи Денуманом и его утешительные слова были для сирот настоящим подарком.

Бодлеры стояли вокруг библиотекаря, благодаря его за этот подарок, а когда они услышали шум приближающегося автомобиля, то, оглянувшись, увидели, что такси привезло им ещё два подарка, и снова преисполнились благодарности.

— Бодлеры! — воскликнул знакомый голос.

— Бодлеры! — воскликнул другой знакомый голос.

Бодлеры всмотрелись в темноту и, различив две фигуры, не поверили своим глазам. На прибывших были необычные очки, сделанные из двух больших конусов, привязанных к голове длиннющими перепутанными верёвками. Такие очки превосходно скрывают лицо, но Бодлеры без труда узнали тех, кто бежал к ним, хотя и не видели их очень давно и были уверены, что не увидят больше никогда.

— Судья Штраус! — воскликнула Вайолет.

— Джером Скволор! — воскликнул Клаус.

— Наконец-то я нашла вас, — сказала судья и, сняв очки, промокнула глаза и обняла всех сирот по очереди. — Я боялась, что никогда больше вас не увижу. И как это я позволила этому скудоумному банкиру вас забрать? Никогда себе не прощу!

— А я никогда не прощу себе, что ушёл от вас, — сказал Джером, которому не повезло быть женатым на Эсме Скволор. — Плохой из меня опекун.

— А из меня вообще никакой, — сказала судья Штраус. — Когда вас увезли в том автомобиле, я сразу поняла, как виновата перед вами, а когда узнала о страшной судьбе доктора Монтгомери, то принялась вас искать. Потом мне довелось встретить и других людей, которые сражались с негодяями и мерзавцами этого мира, но мне так хотелось найти вас самой — хотя бы ради того, чтобы извиниться.

— И я хочу извиниться, — сказал Джером. — Как только я услышал о том, какая беда случилась с вами в Городе Почитателей Ворон, то начал собственное волонтёрское расследование. Волонтёры повсюду оставляли послания для Ж. С., и я думал, они адресованы мне…

— А я думала, они адресованы мне, — сказала судья Штраус.

— Но как же так? — удивилась Вайолет. — Ведь ваши инициалы вовсе не Ж. С.!

— Французск! — воскликнула Солнышко.

Старшие Бодлеры переглянулись. Их сестра, как всегда, была права: ведь по-французски Джерома звали Жером, а судью Штраус — Жюстис Строе.

— На свете очень много людей с инициалами Ж. С., — улыбнулась судья, — и мы причисляли себя к ним.

— Хотя я чувствовал себя самозванцем, — сказал Джером.

— Вы не самозванцы, — сказал Дьюи. — Вы волонтёры. — Он посмотрел на Бодлеров. — Эти люди оказали нам безмерную помощь, — сказал он, имея в виду «Сделали нам много хорошего». — Судья Штраус изложила подробности вашего дела другим судьям в Верховном Суде. А Джером Скволор провёл критическое исследование несправедливости и написал всеобщую её историю.