Предприниматели

Не промаслить ли мне противни, спрашиваю. Не разобрать ли залежи микроволновок за сараем, не вывинтить ли из них сердечники, чтобы, когда отец поправится, мы бы отвезли их в «Рай» и сторговались бы по лучшей цене.

Отец на меня не смотрит, лежит, глаза закрыл. И прячет лицо под целой кучей одеял. Я устал немного, доносится из-под кучи. Голова болит. Спать хочу.

Берти теперь постоянно торчит после обеда в сенном сарае, бывшей скотобойне. Говорит, что планирует авиашоу, которое затмит все предыдущие. Летное шоу экстра-класса, это теперь его хобби. Тебе тоже надо завести хобби, советует он мне. У нас теперь перерыв в работе.

Нет у нас никакого перерыва, дурень! Но Берти только качает головой и отвечает: заслуженный почетный отдых. Он носит серую жилетку со множеством карманов и серую шляпу, а с недавних пор по утрам пьет теплое молоко. Он снова уходит в свой сарай, и оттуда разносится пение точильной машины, через весь двор гремит какая-то музыка, Берти включил магнитофон. Я зажимаю уши. Берти часто теперь ходит гулять, вместо ног приделывает свои два термоса, гуляет по опушке леса с палкой, а потом докладывает, каких он видел птиц и насекомых. Порой он усаживается на край одной из поливальных ванн, что стоят в саду, губы у него шевелятся, он глядит в долину или на пестрые кроны деревьев, бросает камешки в поле или жует соломинку.

Три дня назад отец побрился наголо, потому что волосы стали совсем седые, и вообще щетина ему мешает. Теперь я могу произвести инвентаризацию его ребер, пересчитать все его косточки, когда он по утрам моется в ванной. Глаза у него сделались огромным и круглыми, как были когда-то, а лицо стало совсем не его, такое узкое, вытянутое, и тело такое маленькое, тщедушное. Мать теперь часто обнимает отца и баюкает его. Головные боли у отца не проходят, говорит она. Он теперь вынужден беречь силы, оттого движения его стали медленными, он бродит по дому как тень, часто останавливается и смеется, тогда на лице оказываются как будто одни зубы.

Ты что, на диете, спрашивает его Берти. Отец скоро поправится, объясняю я, все-то ему надо объяснять.

Отец подолгу спит. Медленно говорит, забывает слова, долго вспоминает, что хотел сказать. Надо снова браться за работу, чтобы у Берти и матери снова появилась «звонкая монета». Но отец никогда больше не станет предпринимателем. Слишком рискованно. А с вами все будет хорошо, говорит он. На глаза ему наворачиваются слезы, и мать уводит его в кровать и поет колыбельную.

Семья есть инвестиционная компания, объединение капиталов, объяснял мне отец. Всякое вложение со временем принесет прибыль. И наоборот: не стоит рассчитывать на доход, если не принес пользу общему делу. Но ни в коем случае нельзя позволять, чтобы тобой пользовались.

Когда длинноносый Тимо жаловался, что Курильщица истязает его или следит во все глаза, как он делает уроки, я ему отвечала: Курильщица тебе наверняка добра желает, просто она слишком глубоко ушла в воспоминания о своей молодости и любимом муже. А когда длинноносый Тимо ликовал, что успешно написал контрольную по математике у господина Гомбровица, я радовалась вместе с ним. А вот теперь, когда самое бы время длинноносому Тимо меня пожалеть в моем нынешнем положении и отплатить добром за добро, он вызывает меня к пруду и заявляет, что он, видите ли, наконец сваливает отсюда. Я с ним или нет? Ну, я отвечаю, нет, вали один, я остаюсь, а лучше бы и тебе подождать. Тогда он показывает у себя на спине новейшую живопись, очередной свежий шедевр, из-за которого он долго не ходил в школу. И так я попрощалась с длинноносым Тимо. А он со мной. У тебя хоть облучатель Раймонда-то есть?

И без него не пропаду, отвечает.

Вскидывает рюкзак на спину и поднимает руку, потом выходит в поле, машет мне рукой в последний раз и скрывается в кустарнике. Тихо лежит пруд передо мной, и каракатица указывает в небо. И я возвращаюсь через поле домой. Кто знает, может Тимо скоро вернется назад. Что там такого может быть особенного за Вогезами, чего нет здесь у нас в Шварцвальде?

А что происходит со «вчера», спрашивает Берти, когда мы вдвоем сидим на крыльце.

Оно просто исчезает.

Но оно же еще все-таки здесь, возражает Берти, просто оно другое.

Тебе приснилось, отвечаю я.

Но «сегодня», оно же по-настоящему здесь, так ведь, переспрашивает Берти. Мы ведь сидим сейчас здесь на самом деле, а там под нами наша долина, правда же?

Да, говорю, но только прямо сейчас, теперь, сегодня, а завтра будут уже другие здесь и сейчас.

Через окно мы слышим, как отец дышит у себя в комнате.

А как же Новая Зеландия, спрашивает Берти. Мы когда-нибудь уже туда уедем?

Нам придется, отвечаю я, еще немного подождать.

На другой день рано утром я помыла «мерседес». Я поднимаюсь к отцу и объявляю, что его ждет сюрприз!

Что за сюрприз, спрашивает он.