Казаки набычились. Гражданская одежда и немецкие документы вполне тянули на повешенье – если захваченных в своей форме разведчиков просто брали в плен, то попавшиеся в штатском или, того хуже, в чужой, однозначно считались шпионами. А со шпионами все воюющие стороны не не церемонились на вполне законных основаниях.
– Повторяю, я поручик Скамов. Мы отдельная команда охотников, подчинены напрямую генерал-квартирмейстеру Болдыреву. Немедленно доставьте нас в штаб полка.
Фамилия Болдырева, которую знал каждый казак, немного ослабила напряжение, но тут собравший мешки охотников урядник вывернул один наизнанку и на землю посыпались часы.
– Э! – ощерился Петька и вдал следом такую витиеватую матерную тираду, что на него с уважением посмотрели все присутствующие.
– Немецкие… – растерянно констатировал урядник, взвешивая тикающие луковицы.
– Угу, с охраны подбитых эшелонов снимал, – ответил Петька на укоризненный взгляд Мити.
До штаба их доставили не сразу, передавая от вахмистра к хорунжему, от хорунжего к сотнику, от сотника к есаулу и, наконец, к полковнику. Всю дорогу Петька оправдывался за мародерство:
– А я чо, я ничо! Не пропадать же добру! И потом, не будь часов, там бы нас и шлепнули!
И где-то он был прав – только разобрав часы по карманам, казаки подобрели и поступили так, как положено.
– Дезертиры? – неприязненно смерил их взглядом полковник.
В заблуждение его ввели отсутствие оружия да грязная и драная форма. Еще бы, после стольких скитаний по лесам и болотам!
– Никак нет, – доложил вахмистр, – говорят, что отдельная команда, лаются и требуют доложить в штаб фронта.
Дальше пошло веселей, застучал аппарат Юза, отбивая сообщение в штаб, спустя полчаса полковник получил подтверждение и устроил группу на ночлег. Наутро их со всем бережением отправили в тыл, правда, и тут не обошлось без скандала. Винтовки-то им вернули, а вот пулемет казачки попытались заиграть, пришлось задержаться и требовать казенное имущество обратно. Через час его вернул крайне недовольный сотник с красной рожей.
– Погоди, я не понимаю, ну пытаются временные взять еще один кредит, ну в Швеции, в чем проблема-то?
Я отодвинул выложенную передо мной стопку бумаг и уставился на Савинкова.
– В обеспечении сделки, шведы не хотят светить ее перед немцами.
– Логично, имея такой торговый оборот с Германией, вдруг выдать кредит ее противнику.
– Тем более, сам знаешь, в Петрограде никакой секрет дольше дня не удержится – разболтают.
Я попросил секретаря (ага, солидный человек, городской голова, у меня теперь и секретарь есть) сообразить нам чаю и никого не пускать и внимательно выслушал детали. Схема рисовалась такая: для обеспечения кредита Временное правительство направляет в Швецию больше десяти тонн золота. Но делает это не само, а передав его Азово-Донскому банку, а уже он по своим каналам доставляет в Стокгольм, в частный банк. Тот, действуя строго по шведским законам, передает золото на хранение в Риксбанк. Итого: русское золото в залоге у шведского государства, но всех сторонние наблюдатели видят только операции двух частных банков.
– Интересный гешефт. Думаю, тут надо посоветоваться с Рабиновичем.
– С каким еще Рабиновичем? – вытаращился на меня Борис.
– Да с любым.
– Тьфу на тебя с твоими дурацкими шуточками! Смотри дальше. Вот мы собираем Учредительное, берем власть…
– И Азовский банк заявляет, что это его золото! – догадался я.
Какие уж тут шутки, это надо пресечь.
– Ну, а я о чем! – деланно возмутился Савинков. – Тем более, что золото должны отправить из московского хранилища Госбанка.
– А сумеем?
Хотя о чем я спрашиваю, вон, в Англии поезд выпотрошили, а сейчас МПС наше, отряды Красной гвардии на каждой станции, в Москве Совет управляет, бери – не хочу.
– Там охраны-то будет восемь человек и десять счетчиков. Отцепим вагон, устроим проверку от имени комиссара Временного правительства и все, – Борис допил чай и поставил стакан на стол, звякнув ложечкой.
– Нет, не все. Надо такого страха на охрану и счетчиков нагнать, чтобы Госбанк еще месяца два трясся в ужасе. Чтобы там даже мысли не было отгрузить из других хранилищ. А когда мы возьмем власть, чтобы никто даже не пикнул.
Размещение на две тысячи человек мы организовали в Старой Оружейной палате, временно выселив войска в Манеж. Не все приехавшие согласились ночевать в эдаком общежитии – каждый зал был рассчитан на целую роту, двести пятьдесят человек, – и устроились в городе. Но большинство, привычное к рабочим казармам или перенаселенным крестьянским избам, восприняло это совершенно спокойно, тем более, что денег ни с кого не требовали а даже наоборот, утром раздавали кашу, а вечером – чай.