- Стары мы больно с коровами в ярме ходить. А при своем деле мы всегда сыты и чистым воздухом дышим. На кой ляд нам осенью корова? А до осени мы у твоего колхозного козла сосать будем?
- У тебя что, уши заложило?.. Сказал, все будет: и харчи, и дом, и барахло. Что еще нужно?
- А мы не просим. - Старик задавил окурок о лавку, швырнул на чистый пол. - Мы тебя об одном просим: отпусти ты нас за-ради бога! Лучше с сумой ходить да от начальства подале."
- Старый паразит! - не с гневом, а с каким-то иным, большим, сильным чувством говорит Трубников. - Твои сыны за Советскую власть головы сложили, а ты по родной земле, по ее чистому телу вошью ползаешь? Барахло скопил, а старуху свою в слепоте гноишь?
И тут раздается какой-то странный, тонкий, дрожащий звук. Пелагая Родионовна плачет, склонив к столу смугло-заветренное морщинистое личико, мелкие как бисер слезы катятся из-под темных очков. Надежда Петровна ласково обнимает ее за плечи.
Что-то скривилось в лице старика, но он сдержался, снова полез за кисетом.
- Ну, как знаешь...-Будто потеряв интерес к разговору, Трубников поднялся из-за стола и протянул старику котомку.
- Постой! - говорит старик, откладывая свои пожитки. - Ответь мне: как ты нас разгадал?
- У меня отроду нюх на симулянтов, - усмехнулся Трубников. - А потом уж слишком метко ты индюку по клюву съездил. Суду все ясно!..
- Серьезный ты человек, Егор Иваныч, - с суровой приязнью говорит старик. - Ты у меня в доверии. Иначе нас никакой силой не удержишь. Мы, знаешь, свечным салом смажемся и в замочную скважину уйдем. А теперь все, кончились наши скитания, старая, - впервые обращается он к жене.
- Как скажешь, Игнат Захарыч, - робко улыбнулась старушка. - А я согласная.
Трубников подозвал к себе Надежду Петровну.
- Ступай с Прасковьей контору прибрать. Мы их туда поместим.
- А контора?
- Обойдемся покамест, канцелярия у нас, слава богу, еще не наросла.
Надежда Петровна выходит из дома. Тотчас из-под крыльца вынырнул пес, завертел от радости хвостом.
Багровый закат охватил небо. И на этом багрянце далеко за деревней с удивительной четкостью вырисовывается на взлобке холма силуэт коровьей упряжки и двух женщин. И уж силой, торжеством человеческой воли веет от этой картины.
Полустанок.На теневой стороне стоит коньковский "выезд". Копчик жует сено, Алешка дремлет на козлах. Рядом с полустанком идет строительство водонапорной башни. Оттуда отъезжает полуторка с гремящими бортами. Наперерез грузовику выходит Трубников с поднятой рукой.
Грузовик тормозит, из кабины выглядывает остроглазый шофер.
- Подбросишь в Коньково?
- А тебе зачем? - подозрительно говорит шофер. - Ты же при своей карете.
- Да не меня - наши коньковские мужики с двенадцатичасовым приедут... Цельная артель!
- На мадерку будет?
- Не обижу...
- Порядок, - усмехнулся шофер. - Живи, пока живется, о счастье думай иногда, выпивай, когда придется, а веселись всегда! -продекламировал он и, развернувшись, поставил грузовик рядом с коньковским тарантасом.
Слышится гудок паровоза
Рабочий поезд медленно приближается к пустынной платформе. С площадки одного из вагонов неловко спускается задом наперед какая-то бокастая тетка с бидонами.
Тревога и недоумение на лице Трубникова.
Еще один пассажир сходит с поезда, напутствуемый шутками и дурашливыми криками вагонных дружков. Это парень лет двадцати двух, в пиджаке, брюках, заправленных в яловые сапоги, военной фуражке, в распахнутом вороте виднеется треугольничек морской тельняшки. За плечами у парня завернутая в рогожу пила, в руке ящик с инструментами. Поравнявшись с Трубниковым, парень уловил странно-пристальный взгляд незнакомого пожилого человека.
- Чего уставился, папаша? - говорит он развязно. - Или на мне узор наведен?
- Ты не с Конькова будешь? - спрашивает Трубников.
- Хоть бы и так, как ни странно! - ответил парень. - А ты, видать, из оркестра, которым меня встречать должны?
- Почему один? - резко спросил Трубников.
- Никак, председатель? - хлопнул себя по лбу парень и протянул Трубникову руку. - Маркушев Павел Григорьевич, как ни странно.
- Где остальные? - угрюмо спрашивает председатель.
- Еще наряд не закрыли, - уклончиво отвечает Маркушев, - погодить придется...
- Ты со мной не хитри! На разведку, что ль, прибыл?
- Может, и так, а может, личную жизнь уладить, - независимо говорит Маркушев. - А коли начистоту: сомневаются мастера, как бы осечки не вышло.
Они идут через площадь.
- Не огорчайтесь, папаша, - добродушно улыбается Маркушев, глядя на опечаленное лицо Трубникова. - По стопочке примем? Я угощаю.
- Ты вроде довольно наугощался, - неприязненно отзывается Трубников.
- Все в норме... как ни странно. Они подходят к экипажу.
- Алеха! - обрадовался Маркушев земляку. - Как она, ничего?
- Ничего...
- Дай петушка - будет хорошо!
Маркушев кинул Алешке руку, а Трубников отходит, чтобы расплатиться с водителем грузовика.
- Рейс отменяется. Получай за простой.
- Обижаешь, хозяин!
- Алименты, что ль, платишь?
- Один я, как Папанин на льдине, - обиделся шофер.
- Ну и хватит с тебя.