Предшественники Шекспира

Но охраняя англійскую драму отъ нападеній пуританъ и лондонскаго городскаго совѣта, правительство бдительно слѣдило за ея направленіемъ. Лицо, которому поручено было королевой наблюденіе за театральными представленіями (Master of the Revels) было снабжено на этотъ счетъ почти безграничными правами ²⁷⁴). Всякая пьеса, имѣющая быть представленною публично, подвергалась его предварительному разсмотрѣнію. Особенно строго цензуровались пьесы, предназначавшіяся для придворныхъ спектаклей ²⁷⁵). Случаи представленія въ театрахъ неразрѣшенныхъ цензурой пьесъ были рѣдки и преслѣдовались съ неуклонной строгостью. Въ этихъ случаяхъ Master of the Revels обыкновенно закрывалъ театръ, уничтожалъ пьесу, и автора ея безъ всякаго суда отправлялъ въ тюрьму. Такъ напр. мы знаемъ, что въ 1597 г. театръ, на которомъ игралась сатирическая пьеса Томаса Наша The Islе of Dogs, былъ временно закрытъ, пьеса уничтожена, а самъ Томасъ Нашъ заключенъ въ Флитъ ²⁷⁶). Разрѣшеніе Master'а of the Revels было необходимо для изданія театральной пьесы въ свѣтъ и притомъ для каждаго новаго ея изданія. Многія изъ шекспировскихъ пьесъ носятъ на себѣ слѣды цензорскихъ помарокъ. Въ первомъ изданіи Ричарда II недостаетъ знаменитой сцены отреченія Ричарда передъ парламентомъ, которая показалась цензору слишкомъ соблазнительной для королевской власти. Въ одномъ изъ изданій Гамлета вычеркнута насмѣшка Гамлета надъ склонностью датчанъ къ пьянству, потому что въ это время гостилъ въ Англіи датскій король, который своимъ поведеніемъ подтверждалъ высказанное мнѣніе о датчанахъ. Все сколько нибудь задѣвавшее церковь или правительство было безжалостно исключаемо, и педантизмъ цензуры доходилъ въ этихъ случаяхъ до такихъ мелочей, что напр. при Іаковѣ I изъ англійскихъ комедій систематически вычеркивались самыя невинныя выходки противъ шотландцевъ ²⁷⁷). Казалось бы, что при такой безконтрольной власти, предоставленной Master'у of the Revels, при такой мелочной придирчивости цензуры, драматическое искусство должно было быть сильно стѣснено въ своемъ развитіи и даже осуждено на самую постную благонамѣренность, но въ дѣйствительности было далеко не такъ. Дѣло въ томъ, что отданная юридически въ рабство Master'у of the Revels, англійская драма фактически была свободна, потому что общественное мнѣніе поддерживало смѣлыхъ авторовъ и антрепренеровъ, да и само правительство не особенно поощряло усердіе театральной цензуры; по крайней мѣрѣ мы знаемъ не мало случаевъ, когда строгія мѣры, предпринятыя Master'омъ of the Revels противъ того или другаго театра за нарушеніе цензурныхъ правилъ, были отмѣняемы тайнымъ совѣтомъ, въ которомъ засѣдали исконные покровители театровъ Лейстеръ и Борлей. Опираясь на сочувствіе большинства лондонскаго населенія и могущественной аристократіи, англійская драма XVI в. смѣло касалась такихъ предметовъ, передъ которыми современные континентальные драматурги, могли ощущать только, "и уваженіе и робость". Мѣткій огонь ея сатиры поражалъ церковь, пуританъ, правительственные органы, не останавливаясь даже передъ священной особой королевы. Въ одной импровизированной пьесѣ, игранной въ присутствіи Елисаветы и всего двора, знаменитый комикъ, Тарльтонъ, указывая на сэра Вальтера Рэлея, сказалъ: "смотрите, вѣдь, малый-то не дуракъ — онъ командуетъ королевой." (See, the knave commands the Queen). При этихъ словахъ королева нахмурила брови, но Тарльтонъ, нисколько не смутившись, продолжалъ: "да, власть его дѣйствительно чрезмѣрна и невыносима" ²⁷⁸). Мы приведемъ примѣръ еще болѣе знаменательный. Задумавъ свергнуть Елисавету съ престола, Эссексъ и его сообщники, чтобъ подготовить умы народа къ предстоящему перевороту, наняли труппу актеровъ и велѣли имъ играть на всѣхъ перекресткахъ пьесу Ричардъ II, пропитанную самыми крайними революціонными тенденціями. Намеки этой пьесы, которую, впрочемъ, ни въ какомъ случаѣ не слѣдуетъ смѣшивать съ Ричардомъ II Шекспира, были такъ прозрачны, что зрители непремѣнно должны были узнать королеву въ образѣ низложеннаго монарха. "Развѣ вы не знаете, что Ричардъ II — это я," говорила годъ спустя Елисавета знаменитому юристу Ломбарду, поднесшему ей свой переводъ Пандектовъ; "и представьте себѣ, продолжала она, эта трагедія была играна по крайней мѣрѣ 40 разъ на улицахъ и въ домахъ" ²⁷⁹). Въ августѣ 1600 г. совершилось въ Эдинбургѣ трагическое происшествіе. Графъ Гоури и его братъ Александръ были умерщвлены въ своемъ собственномъ домѣ по приказанію короля. Ихъ обвиняли въ составленіи заговора на жизнь короля, но народная молва приписывала это убійство мести Іакова, узнавшаго о связи своей жены съ братомъ графа Гоури. — И что-же? Не прошло нѣсколькихъ мѣсяцевъ, какъ эта потрясающая трагедія дѣйствительной жизни была перенесена на сцену блакфрайрскаго театра со всѣми своими кровавыми подробностями, и была играна не разъ передъ многочисленной публикой, прежде чѣмъ Master of the Revels догадался запретить ее. Видно, никакія репрессивныя мѣры не могли отучить англійскую драму отъ ея смѣлыхъ выходокъ, находившихъ свое оправданіе въ самомъ строѣ жизни, въ привычкѣ гласнаго обсужденія общественныхъ дѣлъ и въ порывистомъ духѣ эпохи. При Елисаветѣ и Іаковѣ не рѣдко слышатся жалобы на распущенность и дерзость англійской сцены, позволявшей себѣ касаться такихъ вопросовъ и авто ритетовъ, которые въ глазахъ многихъ стояли выше сатиры и осмѣянія. "Наши актеры — пишетъ одинъ современникъ — готовы перенести на свои подмостки всю настоящую жизнь, не щадя ни короля, ни государства, ни религіи, и дѣлаютъ это съ такой свободой и безстыдствомъ, что даже становится страшно слушать ихъ" ²⁸⁰).