Предшественники Шекспира

Такимъ представляется намъ Марло послѣ тщательнаго изученія всѣхъ дошедшихъ о немъ скудныхъ извѣстій, и мы ничѣмъ не можемъ лучше заключить нашу характеристику, какъ приведя благородныя слова Боденштедта, которыми этотъ, уважаемый нами, писатель защищаетъ личность англійскаго драматурга отъ нападокъ его новѣйшихъ обвинителей. "Теперь, — говоритъ онъ — мы приходимъ къ самой мрачной страницѣ въ исторіи нашего поэта, котораго обыкновенно рисуютъ намъ человѣкомъ безпутнымъ, лишеннымъ всякаго религіознаго и нравственнаго содержанія. Если вѣрить всему дурному, что о немъ разсказываютъ враги и друзья, то можно подумать, что онъ только и дѣлалъ, что проводилъ время въ разгульной компаніи, упражняясь въ пьянствѣ и разныхъ безчинствахъ, но если мы вспомнимъ, что онъ умеръ не достигши тридцатилѣтняго возраста, что въ продолженіе своего семилѣтняго пребыванія въ Лондонѣ онъ написалъ, кромѣ тома стихотвореній, заключающихъ въ себѣ много поэтическихъ красотъ, шесть пятиактныхъ драмъ, выходящихъ до сихъ поръ новыми изданіями, не говоря о многихъ другихъ, навсегда для насъ утраченныхъ, пьесахъ, то мы должны наконецъ согласиться, что, при такой разносторонней и напряженной дѣятельности духа, ему не могло много оставаться времени для бездѣлья и пустыхъ развлеченій". ²⁹⁷).

Выше было замѣчено, что въ началѣ восьмидесятыхъ годовъ XVI в. на англійской народной сценѣ царствовалъ полнѣйшій хаосъ. Это было время наибольшей популярности Камбиза, Солимона и Персиды и т. п. кровавыхъ пьесъ, носившихъ на себѣ весьма замѣтные слѣди тѣсныхъ связей съ моралите и народными фарсами. Классическія трагедія и такъ называемыя "Исторіи", фантастическія драмы и сатирическія моралите смѣняли другъ друга, оставляя въ душѣ зрителя смутное и далеко не художественное впечатлѣніе. Произведенія эти, безспорно обладавшія нѣкоторыми хорошими частностями (обиліемъ дѣйствія, патетической дикціей и т. д.) были совершенно ничтожны въ цѣломъ. Тщетно мы стали бы искать въ нихъ строго-обдуманнаго художественнаго плана или покрайней мѣрѣ хоть внутреннаго центра, къ которому бы естественнымъ образомъ стягивались безчисленные эпизоды, смѣнявшіе другъ друга неожиданно и безцѣльно, какъ туманныя картины. Если и была между ними какая нибудь связь, то связь чисто внѣшняя, обусловленная временемъ и пространствомъ, а не законами внутренней необходимости. Каждое произведеніе легко можно было продолжать до безконечности или прекратить на половинѣ; отъ этого его достоинство пострадало бы весьма мало. Хаосъ еще болѣе увеличивался введеніемъ множества ненужныхъ лицъ, хоровъ изъ аллегорическихъ фигуръ, клоуновъ съ ихъ джигами, танцами и смѣшными тѣлодвиженіями. Лилли пытался было внести въ этотъ хаосъ нѣкоторую гармонію, но прочному водворенію его произведеній на народной сценѣ противился ихъ искусственный жаргонъ, пряная пикантность котораго могла быть только оцѣнена свѣтскими людьми и была не по вкусу народной аудиторіи, предпочитавшей энергическій, хотя и грубый стиль, Престона и Кида утонченной, приторно-манерной рѣчи автора Эвфуэса. Вслѣдствіеэтого Лилли не имѣлъ большаго вліянія, и народной сценой по прежнему владѣли второстепенные драматурги, нисколько не заботившіеся о художественной обработкѣ своихъ произведеній, но въ совершенствѣ усвоившіе себѣ искусство забавлять толпу, льстя ея грубымъ инстинктамъ. Таково было состояніе народнаго театра, когда прибылъ въ Лондонъ изъ Кембриджа даровитый, классически образованный, исполненный гордыхъ надеждъ, юноша — Кристофэръ Марло.

Марло началъ свою драматическую каррьеру трагедіей Тамерланъ Великій, которая по мнѣнію Колльера, была поставлена на сцену въ 1586 г. Изъ множества существовавшихъ въ его время направленій, Марло примкнулъ въ тому, гдѣ исторія сливалась съ фантастикой, но примкнулъ только затѣмъ, чтобъ преобразовать его. Уже въ прологѣ къ Тамерлану замѣчается со стороны автора сознательное желаніе проложить новые пути драматическому искусству. Марло не дорожилъ той дешевой популярностью, которая пріобрѣтается пожертвованіемъ своей художественной самостоятельности измѣнчивымъ вкусамъ толпы. Не желая идти по тропѣ, проложенной доморощенными поэтами (rhyming mother — wits) снискивавшими себѣ расположеніе партера комическими эпизодами и шутовскими сценами, Марло чувствовалъ въ себѣ довольно силы, чтобы увлечь публику за собой, ввести своихъ слушателей въ кругъ интересовъ болѣе широкаго объема, заставить ихъ быть свидѣтелями всемірно-историческихъ событій, паденія царствъ и народовъ ²⁹⁸).