– Все же я тоже хочу высказаться, – неожиданно для себя резко поднялась Катя.
Лихач мрачно взглянул в ее сторону, и было неясно, разрешил он или нет.
– На мой вкус, лучше усвоить уроки гениев, чем изобретать велосипед. – Катя метнула взгляд в сторону Берестовой. – Вечная проблема времени… Недаром Эйзенштейн говорил, что время – это центральная драма персонажей двадцатого столетия. Буланову до чертиков хочется еще заглянуть в то, что будет потом. Его Апостолов хочет из завтра посмотреть на представления сегодняшних людей. Отсюда комизм, смещение, гротеск. – Катя пыталась выразить свою мысль. – Как это играть – трудно решить…
От долгой читки Лихачев устал, обсуждение его не удовлетворяло, его мысль соскользнула на неприятности, главной из которых была необходимость уволить из труппы восемь человек. Как сделать так, чтобы не пострадали молодые, сорвавшиеся с первых ролей? Он перебирал в уме имена своих: Ларионова, Цыганковой, Попова – и думал о пропасти между актерским балластом, набранным предыдущим руководителем ныне преобразованного театра, и этими немногими, которых оставил по собственной воле или сам набрал. При всех недостатках даже совсем зеленых выпускников московских театральных вузов – они были живыми, ищущими людьми. Он отбирал их на выпускных экзаменах медленно, любовно, с расчетом на то, что в репертуаре в основном будет современная драматургия разных жанров, театр станет лабораторией сегодняшнего искусства. И шедевры классики тоже прозвучат молодо, по-новому. Пока это плохо удавалось.
– В пьесе идет высший суд над героями… – услышал он голос Цыганковой, не пытаясь даже уловить смысл. – «Страшен тот ревизор, который ждет нас у дверей гроба», – говорил Гоголь… Связь с «тринадцатым апостолом» Маяковского… можно импровизировать вместе с драматургом… – Она села.
Худрук не сразу понял, что взгляды труппы обращены на него.
– Хорошо, что хоть некоторые из вас поняли, что в прочитанном сочинении есть кое-что, – сказал он без всякой связи с выступлением Кати. – У большинства же господ артистов, с высшим притом образованием, наблюдается порой полная эстетическая безграмотность. – Он словно стряхнул с себя оцепенение и пошел в очередной разнос, который всегда обозначал не столько вину актеров, сколько недовольство Лихача самим собой. – Непотребный образ жизни, вечеринки до двух ночи – вот о чем свидетельствует сегодняшнее обсуждение, – цедил он сквозь зубы. – Когда прикажете работать над собой? Пробавляемся штампами в оценках, чему нас учили – и то растеряли. – Он выбрасывал слова, точно плевался горохом через камышинку. – Если учинить небольшой экзамен по части прочитанного за последний сезон, то картина получится самая плачевная.
– Это что-то новое, – пробурчал Якубов.
– Вспомнил бы, какой я живу жизнью, – проворчала Берестова, обиженно глядя на бывшего мужа.
– А… – махнул рукой Лихачев, – все это бессмысленно. – Он понесся вдоль стульев. – Я этого больше терпеть не буду. Предупреждаю, я не начну следующую репетицию, если не будет освоен хотя бы минимум современной прозы, музыки, живописи. Все могут быть свободны. – Он стремительно ринулся к двери, потом обернулся, знаком пригласил Буланова и художника следовать за собой и исчез.
Катя стояла в растерянности, идти было некуда. Ее вынесло толпой актеров на улицу, сзади ее окликнула Лютикова, но Катя не оглянулась, она стремительно шла по улице, пытаясь понять, что случилось. Это невнимание, немилость к ней худрука – не результат ли того, что в театре в последнее время нет удач? Не поэтому ли Лихач срывается? Но что она ему сделала, чем не угодила? Прохожие, гулявшие по парку, замедляли шаги, узнавали актрису, но она этого не замечала.