Предсказание

Крича, я повалился на тротуар, скатился на мостовую, между микроавтобусом и «Шелби Z», канализационная решётка ударила мне по голове, а может, моя голова ударила по канализационной решётке.

Я пришёл в ужас при мысли о том, что следующая пуля угодит мне в лицо, и только тут осознал, что пистолет у меня в руках.

Панчинелло, сунув руку между ног, попытался вытащить пилку для ногтей из промежности, но даже прикосновения к пилке хватило, чтобы он взвизгнул от боли, даже более жалостливо, чем свинья, увидевшая нож мясника. В агонии, он опустился на колени, а потом повалился на бок, потянув за собой Лорри.

Мы лежали, крича, Панчинелло и я, словно две девушки, только что нашедшие отрезанную голову в том фильме с Джейми Ли Кертис[35].

Я услышал, как Лорри выкрикивает моё имя и что то насчёт времени.

Завеса боли не позволяла распознать, что именно она говорит, вероятно, я уже находился в полузабытьи поэтому мне оставалось лишь гадать, а что именно она хотела мне сказать.

«Время не ждёт. Время и река, как быстро они текут. Время уносит все».

Но даже в моём состоянии я понял, что она ведёт речь не о философских аспектах времени. А когда я уловил нотки нетерпения в её голосе, то до меня окончательно дошёл смысл её слов: «Время истекает. Бомбы!»

Боль в левой ноге так яростно жгла меня, что я удивлялся, не видя языков пламени, вырывающихся из плоти. Я также чувствовал, как в мясе что-то хрустело — возможно, осколки раздробленной кости. И двинуть ногой я, конечно же, не мог.

С одной стороны, я испытывал дикий ужас, а с другой — усталость, от которой тянуло в сон. Но боль не позволила бы мне заснуть. И постель — асфальт мостовой — была жестковата для полноценного сна. Опять же, от неё шёл неприятный запах дёгтя.

Я понял, что это смерть зовёт меня в вечный сон, и собрал всю силу воли, чтобы воспротивиться её зову.

Не предпринимая попытки подняться, волоча за собой раненую ногу, как Сизиф тащил камень, я взобрался на бордюрный камень, пополз по тротуару к Лорри.

Лёжа на боку, с одной рукой за спиной, Панчинелло оставался прикованным к Лорри. Свободной рукой он всё-таки вырвал пилку для ногтей из промежности, и тут же его вырвало, окатило фонтаном собственной блевотины.

Из этого я сделал вывод, что его самочувствие ещё хуже, чем моё.

В последние несколько часов, впервые за двадцать прожитых лет, я поверил в реальность Зла. Поверил, что зло — не только необходимый антагонист в фильмах и книгах (плохиши и прочие злодеи и монстры), не только придирки родителей или социальная несправедливость. Нет, в этом мире действительно жило и существовало Зло. Оно очаровывает и завлекает, но не может стать твоим другом и постоянным спутником, если ты сам не приглашаешь его. Да, возможно, Панчинелло воспитывался злым человеком, да, его учили злу, но выбор, как жить, принадлежал ему и только ему.

Моя радость при виде его страданий, возможно, со стороны покажется недостойной, но я не верю, что чувство это можно расценивать как маленькое зло. Тогда (да и теперь тоже) я воспринимал его как праведную удовлетворённость, вызванную наглядным доказательством того, что зло имеет цену, которую приходится платить тем, кто берет его в друзья, а вот сопротивление злу, пусть и обходится недёшево, всё-таки стоит меньше.

Вот такие глубокие философские рассуждения вызвал у меня вид блюющего Панчинелло.

Но пусть рвота и могла вызвать у него угрызения совести, ей было не под силу не только остановить, но и замедлить отсчёт нескольких оставшихся до взрывов минут. Одна, две, может, чуть больше, и величественные здания, построенные на деньги Корнелия Рутефорда Сноу, превратятся в развалины.

— Дай мне, — Лорри протянула свободную руку.

— Что?

— Пистолет.

Я уже и думать забыл про то, что пистолет по-прежнему у меня.

— Зачем?

— Я не знаю, в каком кармане у него ключ от наручников.

У нас не было времени обыскивать все карманы брюк, рубашки, пиджака. С учётом блевотины, не было и желания.

Я так и не понял, как пистолет может заменить ключ. Боялся, что она ранит себя, поэтому решил не давать ей пистолет.

Но к тому моменту выяснилось, что она уже выхватила его из моей руки.

— Ты ведь его уже взяла, — язык у меня начал заплетаться.

— Лучше отвернись, — предупредила она. — Полетит шрапнель.

— Думаю, шрапнель мне понравится, — я не мог вспомнить значение этого слова.

Она уже возилась с пистолетом.

— Думаю, не так сильно я и ранен, как кажется, — сказал я ей. — Просто очень холодно.

— Это плохо. — В её голосе слышалась тревога.

— Мне и раньше приходилось мёрзнуть, — заверил я её.

Панчинелло застонал, содрогнулся всем телом, вновь начал блевать.

— Разве мы выпивали? — спросил я.

— Отвернись, — повторила Лорри более резко.

— Не нужно говорить со мной таким тоном. Я тебя люблю.

— Да, мы всегда причиняем боль тем, кого любим. — Она схватила меня за волосы и отвернула лицо от наручников.

— Это грустно. — Естественно, я говорил про боль, которую мы причиняем любимым, а потом обнаружил, что лежу на тротуаре, должно быть, споткнулся и упал. Увалень, что с меня взять.