Предсказание по таблетке

«Екатерина Владимировна Гагарина, 1925 год, Париж» — значилось под рамочкой. И тем не менее, на меня смотрела не прабабушка, а моя мама. Сходство было поразительным! Пышные волосы, точеный нос, изящный подбородок. Но главное — это глаза: продолговатые, большие, загадочные! Взгляд этих глаз был родным и до боли знакомым, в нем одновременно присутствовали и грусть, и растерянность, и некоторая надменность.

Судорожно вздохнув, я потянулась к сумке. Там в потайном кармашке хранилась мамина фотография.

— Какое сходство! — воскликнул Дмитрий Павлович, положив два снимка рядом. — Можно подумать, одно лицо!

— Одно лицо в разный период жизни, — добавила я и тут же заметила: — Такое впечатление, что на талии Екатерины Владимировны траурная лента.

— В двадцать четвертом году умер мой отец, — сказал Дмитрий Павлович, — и мы остались втроем: я, Натали и матушка.

— Расскажите мне о ней.

— Хорошо.

Дмитрий Павлович откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза.

— Моя мать была из рода Шаховских. По всей вероятности, она была барышней современной. Взять хотя бы учебу в Оксфорде. Поверь, в те времена это был смелый шаг. Двадцатилетняя княжна сама записалась в престижнейший европейский университет и в сопровождении английской гувернантки поехала учиться. Там она и познакомилась с княжной Елизаветой Гагариной, моей будущей теткой. Через два года после возвращения в Россию княжна Шаховская вышла замуж, стала княгиней Лопухиной и поселилась в родовом имении мужа. А через год появились девочки-двойняшки: Наталья и Софья. Накануне революции матушка решила свозить девочек к морю и отправилась в Крым к своей близкой родственнице.

— А где же был ее муж?

— Князь Дмитрий Петрович жил в Париже, — ответил Дмитрий Павлович.

— Как это? Жена с детьми — в России, а муж — в Париже?

— Мне кажется, первый брак матери сложился не так, как ей хотелось. Дмитрий Петрович по натуре был свободным художником. Ему нравилась богемная среда, нравилась жизнь без всяких обязательств. Князь Петр Лопухин, его отец, был состоятельным человеком и не препятствовал увлечениям сына. Он высылал ему хорошее содержание, на которое Дмитрий Петрович жил сам, кормил своих многочисленных друзей и учился живописи. Время от времени он возвращался в Россию, а затем уезжал в Париж. В один из таких приездов он и женился на молодой, образованной княжне Шаховской.

— Почему же он ее бросил?

— Дмитрий Петрович никого не бросал! Он жил с семьей пять лет, занимался девочками, много рисовал. У меня в Париже до сих пор хранятся его картины. На них изображены Волга, стога сена, пойма, закаты в степи. Однако домашняя жизнь ему скоро наскучила, и в начале 1914 года он засобирался в Париж. В его планах было пополнить коллекцию картин, а затем, как известно, началась война.

— Он мог бы вернуться.

— Конечно, мог! Но желание остаться в Париже было сильнее.

— И он даже не писал?

— Что ты, писал, и очень часто! Такие нежные и ласковые письма! Матушка мне их показывала. У Дмитрия Петровича был несомненный талант в эпистолярном жанре. Двумя-тремя фразами он описывал общих знакомых, их разговоры — словом, маленькие рассказы о парижской жизни.

— Бедная Екатерина Владимировна!

— Вот уж и нет! Она была совсем не бедной!

— Я не в материальном смысле. Представляете, каково ей было: молодая интересная женщина — и одна, в деревне!

— У нее были девочки, к тому же княгиня Лопухина занималась благотворительностью…

— Благотворительностью? По-моему, ею занимаются от скуки или…

— Или исходя из собственных убеждений, — добавил Дмитрий Павлович. — В любом случае, нам с тобой трудно понять, что было на самом деле.

Дедушка посмотрел в пустые чашки и спросил:

— Хочешь кофе?

— Что вы! Уже три часа утра!

— Тогда, может быть, спать?

— Нет, нет! Разве можно спать в Новогоднюю ночь? Она — неповторима!

— Да, неповторима, — согласился Дмитрий Павлович. — У меня, уж точно, такой ночи не было!

— У меня, смею вас заверить, тоже, — церемонно кивнула я.

— Тогда продолжим разговор?

— С радостью! Мне кажется, с вашей помощью я читаю свою родословную.

— А ведь неплохо иметь родословную!? Как-то себя увереннее чувствуешь!

Дмитрий Павлович приосанился и лукаво посмотрел на меня.

— Не знаю, буду ли я себя чувствовать увереннее, но мне, честное слово, очень интересно!

— Это естественно. Так где я остановился?

— Екатерина Владимировна с девочками уехала в Крым.

— Да… в Крым. В Ялте они задержались до ноября, там и услышали об октябрьском перевороте. В имение возвращаться не было смысла, осталось одно — ждать. Вот и дождались! Через некоторое время началась гражданская война, затем Крым оккупировали немцы. Письма приходили с оказией, из одного из них матушка узнала, что старый князь — отец Дмитрия Петровича, серьезно болен.

— А где были ее родители?

— К тому времени они уже умерли, и Петр Алексеевич был для нее единственной опорой.

— Он остался в имении?

— Да. Это была фамильная усадьба на берегу Волги. Рассказывая о ней, матушка рисовала в моем воображении большой барский дом, сад, снежные бури в степи, половодья, тюльпаны и, конечно же, баржи, скользившие по реке.