Предсказанная

Получилось совсем не то, что Вадим хотел сказать — новый упрек вместо утешения, он обругал себя и решил молчать и слушать. На тонком льду человеческих чувств он всегда ощущал свою полную беспомощность, а Флейтист даже не был человеком, хотя все, что он говорил, было близким и родным.

— Зато она жива.

— Ну, знаешь… — растерялся Вадим. — Люди не бессмертны, и важнее как жить, чем сколько.

— Мне сложно это понять, и сложно верить в то, чего я не понимаю.

— Мне кажется, ты понимаешь. Ты ведь рискуешь жизнью — сейчас, с нами. А мог бы согласиться на все, отдать нас с Анной, купить себе за это что-нибудь… жизнь. Даже если все изменилось бы, ты остался, так?

— Ты прав, пожалуй. Знаешь, почему я ушел жить к людям?

Вадим молча покачал головой.

— В вас больше магии, чем в любом из Полуночи. Вы не чувствуете ее, не знаете, где она начинается и заканчивается, но… вы удивительные существа. Мудрость и глупость, сила и слабость — все смешано так, что одно неотделимо от другого. Нам это не дано.

— Тебе, по-моему, еще и не это дано…

— Нет, ты не отличаешь силу от возможностей.

— Это как сравнивать теплое с кислым, по-моему.

— Вот в этом и разница между нами, — улыбнулся Флейтист. — И… не обижайся, пожалуйста, но я попрошу оставить меня одного. Не думай, что это оттого, что я не хочу тебя видеть.

— Я понимаю, — поднялся Вадим.

— Благодарю…

Вадим вышел из залы. В первой слева нише звучали голоса. Он заглянул туда — Анна лежала на кровати, Серебряный сидел на полу у стены. Говорили они, судя по выражению лиц, о чем-то неприятном. Вадиму не хотелось оставаться с ними, и он уже сделал шаг назад, но Серебряный попросил его вернуться.

— Я не хотел бы терять из виду вас обоих, — ворчливо добавил он.

Музыкант пожал плечами, сел на кровать, потом лег, заложив руки за голову, закрыл глаза. Он не хотел находиться в этой комнате, но понимал, почему владетель на этом настаивает: из соображений безопасности. Флейтист поручил ему охранять обоих, вот он и старался. Вадиму порой казалось, что Серебряный только и мечтает, чтоб он куда-нибудь делся, и связывает их только долг. Девушка интересовала Серебряного куда сильнее. Это уже не раздражало. Судя по всему, Анна сделала свой выбор, и даже если картинка была ложью, Вадим ее больше не интересовал. Думать об этом было тяжело, но уж слишком явным было пренебрежение, невозможно было от него закрыться, не обращать внимания.

— Как там Флейтист? — спросила после паузы Анна. — С ним все в порядке?

— Глупый вопрос, — не открывая глаз, ответил Вадим. — Вполне в стиле дешевого боевика.

— Слушай, умник, тебе не кажется, что не стоит выпендриваться, а?

— Как мило… — вздохнул Вадим. — Что ты хочешь услышать?

— Ну ты и сволочь, — ткнула его кулаком под ребра Анна. Было весьма больно, но Вадим решил не реагировать.

— Не слишком приятно для меня присутствовать при вашей ссоре, но оставить я вас не могу, — сообщил Серебряный.

— Я ни с кем не ссорюсь, — ответил Вадим.

— Ты просто урод какой-то! — громким неприятным голосом сказала Анна. — После всего, что ты устроил…

Вадим упрямо сжал губы, запрещая себе отвечать. Это было нелегко, он знал, что еще один упрек — и он сорвется, может быть, даже ударит девушку, чтобы она замолчала. Ей верить было проще, чем Флейтисту: все ее слова совпадали с тем, что он говорил себе сам. Именно поэтому каждое слово резало, словно ножом — трудно было верить, что он не в чем не виноват, легко — втоптать себя в отчаяние. Зачем Анна мучает его, он не знал — не могла же она не понимать, что делает. Назвать обвинения несправедливыми он не мог, и оставалось только терпеть молча, надеясь, что ей надоест.

— Прекрати, Анна, — строго сказал Серебряный.

— Да с какой стати?! Можете придумывать себе любые отмазки, если вы такие благородные! А мне наплевать на ваше благородство, что думаю, то и говорю. И не затыкай меня, имею право!

— Никаких прав ты не имеешь. Ни на одно слово, — судя по тону, Серебряный завелся тоже.

— Что-о?

Далее вокруг Вадима произошла некая возня, раздался звук удара, изумленный писк и протестующий вопль. Сосчитав до десяти, он открыл глаза и сел. Серебряный вывернул Анне руку, стоя за ее спиной, другой крепко придерживал ее за пояс. Больно девушке не было, но и пошевелиться она не могла. Вадим не знал, нужно ли ему вмешиваться. Кто начал потасовку, он знал. С другой стороны, насилие над женщинами всегда казалось ему неправильным. Сам он минуту назад готов был заткнуть Анну хоть оплеухой, но смотреть на картину спокойно не мог.

— Отпусти ее, а? — вежливо попросил он.

— Не раньше, чем у нее пропадет желание пинать меня. Не раньше, чем у нее пропадет желание так говорить с тобой.

— Я не понял, ты за меня заступаешься? — возмутился Вадим. — А мне оно надо? Оставь девушку в покое. Пусть говорит, что хочет. Надо же ей на ком-то срываться…

— Не на мне, — твердо сказал Серебряный, отпуская Анну и толкая ее на кровать.