— Да, а что тут странного? Вы так со мной разговариваете, словно я должна была умереть.
Я чувствовала, что еще немного и телефонная трубка просто выпадет из моих рук.
— Девушка, ну говорите. Говорите. Я должна появиться в институте?
— Да. У вас скоро защита. Меня попросили передать, чтобы вы заехали в деканат, — произнесла я почти безжизненным голосом.
— Спасибо. Я заеду.
Сделав последнее усилие, я глубоко вздохнула и спросила почти шепотом:
— Оля, простите, а где вы были сегодня ночью?
— Сегодня ночью? А вам какая разница? Моя учеба никогда не имела отношения к моей личной жизни.
Девушка бросила трубку.
— Юрка, она жива, — беспомощно пробормотала я и села прямо на пол.
— Я так и думал, — спокойно произнес супруг и принялся варить кофе.
— Но почему? Ведь все равно она должна быть в больнице с сильнейшим отравлением, а у нее такой живой голос.
— Ты сожалеешь о том, что она осталась жива?
— Господи, да что такое ты говоришь! Я с тобой делюсь, понимаешь, размышляю вслух.
— Понимаю.
— Я теперь за Милку спокойна. Никто ее за решетку не спрячет. Все обошлось.
— Я же говорил, что эти капсулы липовые. Эта бабка торговала каким-то дерьмом за нормальные деньги. Я думаю, что у этой Ольги кроме расстройства желудка ничего не было.
Юрьевич помог мне подняться и напоил меня ароматным и душистым кофе. Затем сделал пару звонков и, уходя, чмокнул меня в щеку.
— Смотри мне, без глупостей! — сказал он. — Не заставляй меня брать в руки ремень.
— А ты можешь взять ремень? — опешила я.
— Не только могу, но и сделаю это в ближайшее время.
Отойдя к стене, я посмотрела на мужа и растерянно поправила упавшую прядь волос.
— Юр, ты это вправду говоришь?
— Что именно?
— Ну, что будешь меня бить?
Юрец громко рассмеялся и крепко обнял меня.
— Дурочка ты. Шуток совсем не понимаешь. Я просто не знаю, что мне сделать, чтобы тебя уберечь от разных неприятностей. Будь осторожна, не балуй. В случае чего, сразу звони.
У двери он остановился и посмотрел на меня влюбленным взглядом.
— И вообще… Я сейчас немного разгребу дела и рванем в Египет .
— Давай, — обрадовалась я. — А куда именно?
— В Шарм-эль-Шейх. Как тебе мое предложение?
— Замечательно!
Я нежно поцеловала его и закрыла за ним дверь. Предстоящее путешествие подняло мне настроение. Я любила Египет. Еще когда училась в школе, мечтала знать о Египте все и когда кто-нибудь из взрослых спрашивал меня о том, кем я буду, когда вырасту, я с гордостью говорила, что стану египтологом. Жизнь сложилась так, что египтологом я не стала, но до сих пор во сне я брожу у пирамид, дотрагиваюсь до величественных египетских скульптур, пытаюсь понять таинственные надписи. Мечтательно улыбнувшись, я подошла к телефону и позвонила Милке.
— Привет, соня-засоня. Ты там живая?
— Лучше бы я умерла, — голос подруги был ужасно печальным и говорил о том, что у нее совсем скверное настроение.
— Сейчас самое время жить и радоваться летнему солнышку! — восторженно заявила я.
— А ты что такая радостная? Прямо звенишь и светишься вся.
— Откуда ты знаешь, свечусь я или не свечусь . У тебя что, глаз — рентген?
— Я тебя очень хорошо чувствую.
— Я радуюсь тому, что скоро со своим любимым Юрцом еду в Египет. Пара недель неразлучно с любимым мужчиной!
— Скатертью дорожка. А я даже не знаю, что мне делать. То ли к мужу в больницу собираться, то ли сухарики сушить и к тюрьме готовиться. Мне даже сегодня ночью изолятор приснился. Будто сижу я на нарах в ожидании суда и жду, когда меня отправят по этапу.
— И все-то ты знаешь. Где ты таких слов набралась?
— Каких?
— Этап, изолятор, нары…
— Грамотная. Телевизор смотрю. Так вот. Я тебе свой сон не дорассказала. Сижу я на своей шконке и смотрю на окружающих меня зэчек. Все в зэковской робе такой однообразной, что волком выть хочется. Но знаешь, лица у всех этих баб совсем не такие озлобленные и спившиеся, как в фильмах показывают. Даже в таких скотских условиях на их лицах улыбки. Если на них со стороны посмотреть, то можно подумать, что они здесь случайно оказались. Я даже во сне подумала, почему это у них такие не зоновские лица. Наверно, потому, что человек не может вечно страдать. Он страдает день, два, неделю, месяц, а затем просто устает и привыкает к тем условиям, в которых оказался. Я даже себя увидела, как бы со стороны. — Голос Милки задрожал, и я почувствовала, что она готова разреветься в любой момент.
— Мил, подожди, — перебила ее я. — ты не знаешь самого главного.
Подруга меня не услышала. Она по-прежнему слышала только себя, фантазировала и верила в собственные фантазии.