Представление о двадцатом веке

С третьей недели газета начала публиковать письма горожан, и в связи с этим в ней появились два дополнительных раздела, в которых все умеющие читать и писать публично оплакивали потерю охранительницы города, всеобщей дорогой матушки, бабушки, свекрови, благотворительницы больниц, защитницы бедняков, покровительницы торговли, ангела-хранителя молочных ферм, доброй феи банков, милостивой государыни всех пожарников, благодетельницы всех мусорщиков, и во всех этих излияниях, наряду со скорбью, угадывалась и робкая надежда, ведь многие из этих людей хорошо помнили Старую Даму — непостижимую женщину, и в смерть ее никак не могли поверить. Особенно после того, как узнали, как добродушно и весело она улыбалась в своем гробу.

В следующий понедельник газета должна была выйти в своем обычном виде, и в воскресенье журналисты трудились, ничего не подозревая и не обращая внимания на электрические разряды в воздухе, и, написав свои статьи, в которых речь по-прежнему шла о том, как город скорбит о своей ушедшей дочери и матери и как он лишь постепенно будет приходить в себя в соответствии с завещанием, о котором также было упомянуто, они разошлись по домам, и с этого момента что-то пошло не так. В ту ночь журналисты заснули тяжелым сном, и сон этот никак не кончался, превратившись для них в нескончаемую тьму, а между тем для других жителей города уже наступило утро, так что журналисты не вышли на работу в то время, которое для всех остальных уже было следующим днем.

Не требуйте от меня, чтобы я объяснил, что случилось с Рудкёпингом в ту ночь и в последовавшие за этим дни. Самое простое объяснение состоит в том, что время там, похоже, утратило всякий смысл. Возможно, Рудкёпинг совершенно случайно, как раз в этот момент, проходил одну из тех точек Вселенной, где время замирает. Возможно, это не очень понятно, но в описании произошедших событий мне приходится опираться на воспоминания Амалии и Кристофера. Конечно, в чем-то они беспрекословно слушались Старую Даму, они, сын и внучка, привыкли повиноваться, но при этом в каждом из них созрел бунт, и не исключено, что больше всего на свете им хотелось увидеть, как рухнет с такими стараниями созданное Старой Дамой время. Можно сказать, что на самом деле Кристофер и Амалия стремились именно к временному хаосу. Если это действительно так, то это было их тайной, скрытой от всех мечтой, потому что поначалу то, что произошло с временем, стало для Кристофера страшным потрясением. Он пришел на работу первым и первым столкнулся с необъяснимыми аномалиями. Журналистов не оказалось на рабочих местах, а взяв в руки газету, он обнаружил, что на первой странице стоит какая-то давняя дата, и страницы заполнены статьями о людях, живших давным-давно, которые умерли сотни лет назад в городах, уже стертых с лица земли. Он встал из-за стола, собираясь пройти в типографию, но вдруг, повинуясь внезапному порыву, отодвинул занавеску, чтобы взглянуть на крышу белого здания по ту сторону двора, обычно освещенную в это время утренним солнцем. Однако вместо крыши он увидел звездное небо, а по пути в типографию оказался в анфиладе комнат, окнами выходивших на площадь. Вокруг него в свете солнечного зимнего утра плясали пылинки, да-да, вы не ошиблись, в свете солнечного зимнего утра, а когда ночь и день присутствуют одновременно, то значит действительно что-то не так, и люди менее дисциплинированные или с меньшим набором странностей, чем у Кристофера, просто опустили бы руки. Но только не он, он продолжил свой путь в типографию, где обнаружил лишь четверых рабочих, которым, как оказалось, невероятное смешение дня и ночи причинило лишь легкую головную боль.

Между Кристофером и этой четверкой существовала большая, можно сказать, колоссальная дистанция. Всю свою жизнь Старая Дама пыталась создать пропасть, через которую сейчас ее служащие и ее сын Кристофер смотрели друг на друга. Им никогда не требовалось что-либо с ним обсуждать, потому что в ушах у них привычно раздавались приказы Старой Дамы, вот почему Кристофер в то утро бродил среди рабочих, как одинокая сомнамбула, пытаясь вспомнить, не были ли эти непредвиденные трудности предсказаны в завещании матери. В конце концов он облокотился о большой типографский станок, взглянул прямо в настороженные, устремленные на него глаза и сказал:

— Господа, вам необходимо заняться газетой.