Представление себя другим в повседневной жизни

Возьмем обыкновенного официанта в кафе. Его движения быстры и решительны, пожалуй, немного чересчур точны, чересчур стремительны. Он подходит к постоянным клиентам чуть ускоренным шагом. Он склоняется перед ними с преувеличенным усердием; его голос, его глаза выражают немного утрированный интерес и внимание к приказаниям клиента. Наконец, он возвращается с заказом, каменной неподвижностью осанки подражая какому-то автомату и одновременно лавируя со своим подносом между столиками с отчаянностью канатоходца, вынужденный беспрестанно поддерживать неустойчивое, шаткое равновесие подноса легким движением руки и кисти. Все поведение официанта кажется нам какой-то игрой. Он весь уходит в цепную вязь своих движений, словно бы те были механическими деталями, подгоняемыми друг к другу. Его жесты и даже голос кажутся механическими. Он придает себе быстроту и бездушную скорость машины. Но во что же он играет? Нет надобности долго наблюдать его перед тем как ответить: он играет в официанта в кафе. В этом нет ничего удивительного. Игра — это всегда своего рода разведка и исследование. Ребенок играет со своим телом, чтобы узнать его, ознакомиться с его составными частями. Официант в кафе играет с условностями своего общественного положения, чтобы понять и освоить его. Эта обязательная дань игре, в сущности, не отличается от дани, наложенной на всех торговцев товарами и услугами вообще. Их общественное положение делает их жизнь сплошь церемониальной. Публика требует от них, чтобы и сами они понимали ее как некий церемониал: существует жизненная игра бакалейщика, портного, аукционера, которой они стараются убедить клиентуру, что являются всего лишь бакалейщиком, портным, аукционером и никем больше. Мечтательный бакалейщик неприятен покупателю, потому что такой бакалейщик — не целиком бакалейщик. Общество требует от него ограничить себя функцией бакалейщика, точно так же как солдат по команде «Смирно!» должен превратиться в солдата-вещь с прямо уставленным в пространство взглядом, который вообще ничего не видит, которому больше и не положено видеть, так как устав, а не интерес переживаемого момента определяет ту точку, куда должен смотреть солдат (смотреть «на десять шагов вперед!»). Поистине имеется много предохранительных мер для удержания человека в тюрьме того положения, которое он занимает сегодня, словно бы люди живут в постоянном страхе, что он убежит из этой тюрьмы, внезапно сбросит постылые оковы и увильнет от обязанностей своего общественного положения[111].