- А, абстиненция, похмельный синдром, это я слышал от Эда.
- Так вот, синдром абстиненции, или ломка, как говорят в той среде, страшная штука. В этом состоянии наркоман способен на что угодно...
- Может даже пойти на самоубийство?
- И это тоже. Лишая, в лечебных целях, наркомана привычной дозы, мы вызываем абстиненцию. Она нарастает постепенно и достигает максимума, как правило, на пятый день. При этом мы помогаем организму привыкнуть к отсутствию наркотика другими препаратами. Если же ввести налорфин - абстиненция достигнет максимума в считанные минуты. С этим ни организм, ни психика не справятся.
- Теперь ты понял, Эд? - спросил я, - ты понял, почему твоя крыса подыхала не по правилам? Громовой перед смертью ввели налорфин. Это было убийство.
- Не думаю. Помнишь, соседка говорила тебе, что "скорая" подъехала к дому раньше, чем они ее вызвали. Знаешь почему? Ее вызвал тот, кто делал Громовой. укол. Искусственно вызвав состояние абстиненции, ее хотели спровадить в лечебницу. Подальше от тебя.
- Нет, старик. Это было убийство. Громова смертельно боялась лечебницы. Панически. И они это знали.
- Вы говорите о той женщине... - Нина покачала головой, - с которой мой муж... Что ж, теоретически... А практически - ампулы очень отличаются. Морфин в прозрачных, длинненьких, а налорфин в оранжевых и пузатых. Нет, опытный наркоман не ошибется.
- Скорее всего она не видела, чем наполняют шприц.
- Но и достать налорфин крайне сложно. Правда, у каждого уважающего себя анестезиолога найдется пара ампул...
- И у вас есть? - спросил я.
- По правде говоря, есть, - она улыбнулась. - Дома в аптечке.
- Вы не могли бы мне их показать?
- Пожалуйста. Только не выдавайте меня, нельзя так хранить эти препараты.
Бессонова вышла, а Эдгар подмигнул:
- А ты быстро соображаешь...
Я подошел к журнальному столику возле кресел, взял с него потрепанную книжку в сером переплете. Оказалось, комедии Шекспира. Никогда бы не подумал, что в этом доме, набитом одной специальной литературой, читают произведения "нежного лебедя Звона". Хотя, наверное, я необъективен. Погода влияет.
- Где-то я уже видел эту книжку... - Эд заглянул через плечо.
Вернулась Нина. Вид у нее растерянный.
- Что случилось? - спросил Эдгар.
Я-то уже догадывался.
- Дело в том... - она замялась. - Налорфин пропал. И еще несколько ампул. Вполне возможно, того самого препарата, который вам вводили... Это кошмар... Но кто-?.. Зачем?.. Нет, не может быть...
- А я вспомнил, чья это книга, - неожиданно сказал Эдгар. - Что? А... - я посмотрел на томик Шекспира, который вертел в руках.
И тут вдруг все стало на свои места.
- Стоп, старик, - говорю. - Я все понял. Надо читать классиков. "Двенадцатая ночь". Брат и сестра, которых все путают. Обе роли играет, как правило, одна актриса. Как мне все это раньше в голову не пришло!
Нина опустилась в кресло и сжала виски.
- Ты знаешь адрес? - спросил я.
Эдгар кивнул. Потом сказал:
- Надо позвонить в милицию. Пусть перекроют выезд из города.
- Успеем еще.
- Ладно. Едем, - бросает Эдгар, и мы снова под дождем бежим к машине. Мостовая блестела, словно ее натерли воском. За руль сажусь я.
Люблю ездить в дождь. Не знаю почему, но мне доставляет удовольствие вести машину в ненастье. Даже скользкий асфальт не может испортить общего впечатления.
- Притормози, - говорит Эдгар, - вот этот дом.
Я вышел, прошел под деревьями и остановился в, нерешительности. У подъезда был припаркован золотистый "мерседес"...
Дело в том, что я вспомнил - мы уже сталкивались с ним. В прямом смысле слова. В самом начале этой истории, на шоссе. Вмятины на нем были выправлены, но еще не закрашены, только загрунтованы...
Сломанная ветка липы скрывала меня, и я стоял, никем не видимый. Вот хлопнула дверь подъезда... Она!
- Марина... - тихо говорю я.
Она, конечно, не слышит. Открывает багажник, ставит туда сумку. Потом дверцу, садится за руль. Спутника пока не ожидается, это ясно. Остается мне самому предложить свои услуги.
- Марина! - говорю я достаточно громко.
Она на мгновение замирает, потом медленно поворачивает голову. Сначала я вижу ее глаза, карие, с пушистыми ресницами. Но вот дрогнули уголки глаз, что-то неуловимо изменилось. Словно исчезли белки, и уже не глаза, а глазницы, пылающие ненавистью.
У меня язык прилип к гортани.
Иномарка рвет с места, обдав грязью из-под колес. Бегом возвращаюсь к своей машине.
- Скорее, заводи же! - Эдгар бьет себя кулаком по колену. - Она догадалась, мы ее загнали в угол. Если уйдет, если спрячется в городе, я ни на твою, ни на свою жизнь не поставлю ни гроша. У нее найдется друзей и покровителей...
Наконец, последний узкий проулок, и расстояние стало
сокращаться. Начался спуск к реке, и я понял, что после моста, на
прямой, я уже не смогу "усидеть на хвосте" у "мерса", пусть и
потрепанного возрастом и километражем...
Но тут-то это и случилось.
"Мерседес" неожиданно вильнул вправо, раздался хлопок, и
он, продолжая двигаться, навалился боком на ограждение моста,
на мгновение замер, словно повиснув в воздухе, и исчез...
- Держись!