Предварительно обречен (СИ)

— Когда это твоя непритязательность успела превратиться в ощущение долга? — пытается сбежать с темы Артем. — Это вредный сверток этого точно не стоит.

— Все останется в сегодняшнем вечере, — повторяю я его слова. — Или есть на этом свете вещи, от которых тебе страшно?

Укол пронимает его. Артем в мгновение серьезнеет. Край рта дергается в сторону, будто спустили пружинку, и возвращается обратно.

— Я не против спросить, — просто говорит он. — Но обстоятельства не позволяют.

— Благородно. Но помогать не стану, — отрезаю я. — Могу лишь пообещать, что скажу правду.

— Смело, — с уважением говорит Артем. — Ладно.

Он отворачивается и собирается с мыслями, глядя вниз, на волнующуюся чернильную воду канала. Его вопрос лежит на поверхности, но мне надо, чтобы он озвучил его сам.

— Как ты справляешься с воспоминаниями?

Я выдыхаю. Я подозревала об этом. Сильный пожар всегда оставляет следы на том, к чему прикасаются языки пламени. Как бы умело не счищали копоть, сколько бы слоев краски не наносили, напоминания о нем всегда останутся внутри. Наши шрамы остаются с нами, даже если мы отказываемся их замечать.

Артему страшней, чем мне, открыть глаза и снова увидеть их. Поэтому он выбирает безопасный для себя вопрос.

Я ловлю себя на том, что в этот момент чувствую себя гораздо сильней. И поэтому готова ответить правдиво.

— Плохо. Особенно в последнее время.

Артем молчит.

— Но это временно. Мы не для того тогда лишались рассудка от страсти, чтобы сейчас легко выбросить произошедшее из памяти.

— Пожалуй, — усмехается Артем.

Я заворачиваю остатки шаурмы в пакет и ищу глазами урну. Но рядом ее нет. А сдвинься мы хоть немного с этого места, волшебство откровения тут же исчезнет.

— Я тоже не подозревал, что с этим будут проблемы.

— Осталась неделя, — с напускной бодростью говорю я. — А потом все уляжется.

Артем качает головой. И забирает у меня недоеденный квадратик.

— У нас нет больше недели. Послезавтра я хочу подписать контракт. Прилетит директор завода. Основные пункты согласованы. Остальное — по ходу. На этом мы с тобой и закончим.

Я не сдерживаю удивленный возглас. Так странно быстро. Будто далекий финиш вдруг переместили почти к самым ногам. В груди обжигает радостью. Это же замечательно. Остались два дня, а потом свобода. Или нет?

— А что с нашими договоренностями? — с подозрением интересуюсь я.

— После подписания получишь все, о чем договорились. Дальше — на твое усмотрение. Настаивать не буду.

Я склоняю голову и пристально вглядываюсь в застывший на черном фоне профиль.

— Я имею отношение к этому решению?

— В качестве погрешности.

Оранжевое пятнышко, на котором мы сейчас существуем, сужается, тогда как мир за его границами останавливается и обмякает, только вдалеке участливо подмигивают призрачные огни.

— Лжешь.

— Это уже не имеет значения. Ты была права, не стоит вспоминать прошлое. В этих разговорах нет ничего хорошего.

— Смотря что ты хочешь услышать.

— Я уже сказал, обстоятельства не позволяют спросить то, на что хочу услышать ответ.

— Это сложнее, чем организовать многомиллионный проект?

— Сложнее.

Я фыркаю.

— Нет, Артем, не сложнее. Ты просто боишься услышать не тот ответ. Но как уже сказала я, помогать не буду. Есть несколько возможных вопросов, которые тебя могут волновать, и я знаю на них ответы. Но ты не спросишь, а я не отвечу.

Он тут же вскидывается.

— Почему тебе не страшно, Лиза?

— Потому что я не боюсь признавать слабости. Пусть иногда для этого надо вывернуть себя наизнанку, но зато потом становится легче. Есть от чего оттолкнуться.

— И какие слабости у тебя в отношении меня?

В этот момент он действительно становится похож на щенка, ждущего от мира только хорошего. Я думаю, что он сейчас не заслужил лжи, поэтому говорю открыто:

— Как оказалось, ты весь моя слабость. В этом я переоценила свои способности. Но я не считаю эти воспоминания лишними. Они болезненные, конечно, особенно сейчас. И никакого обезболивающего не предусмотрено. Но с четверга я пойду на поправку. Да и ты тоже. Так что держись, друг.

— Друг?

Я киваю. Сердце разбегается. Тогда в пылу эмоций я не раздумывала, что потеряла, и насколько эта потеря велика. Теперь же стоящий рядом невыносимый и уже бесповоротно чужой человек разворошил узенький канальчик в прошлые светлые дни, которые я, казалось, давным-давно отрезала от себя, и потянулось из него странное, на первый взгляд, нераспознаваемое чувство, в котором, присмотревшись, я с ужасом узнала сожаление.

— Меньше всего я бы хотел им быть.

Мир все же оказывается жестоким к наивным щеночкам, отказывающимся впускать боль.

— Тогда не будь.

Он усмехается. Легко сказать, говорит его взгляд, нарочно направленный в сторону. Дружба противопоказана нам. Мы можем либо умирать от страсти, либо убивать упрямством и претензиями. И так, и так, нам рядом долго не выжить. Я это уже понимаю, а Артем — нет.

Чтобы сосуществовать долго, надо открыть глаза и смотреть друг на друга вопреки всему. Но один из нас всегда их отводит.

14.