Предварительный заезд

Пока я покупал шапку, Елена ждала снаружи, подчеркнуто не обращая на меня никакого внимания. Когда я вышел, она отвернулась. Я осмотрелся в поисках Фрэнка, но не увидел его. Многочисленные покупатели загораживали обзор, и это могло оказаться выгодным как для меня, так и для него. Но скорее всего раз я не видел его, то и он меня не видел.

Елена протиснулась сквозь длинную очередь бесстрастных людей и остановилась перед витриной с произведениями народных промыслов. Одним незаметным движением, без всяких жестов, она вложила мне в руку свою авоську. При этом она не сводила глаз с витрины.

– Миша велел передать это вам, – негромко сказала она с легким милым акцентом. По ее неодобрительному тону я понял, что она взялась за выполнение поручения только по просьбе брата, но уж никак не ради меня. Я поблагодарил ее за помощь.

– Пожалуйста, постарайтесь не причинить ему неприятностей.

– Обещаю! – заявил я.

Она коротко кивнула, окинула быстрым взглядом мое лицо и вновь уставилась в пространство.

– А теперь идите, пожалуйста, а я стану в очередь.

– А что это за очередь?

– За обувью. Теплой зимней обувью.

Я окинул взглядом очередь. Она выстроилась вдоль линии первого этажа, поворачивала на лестницу и тянулась по галерее второго этажа, скрываясь где-то вдали. За пять минут люди не продвинулись ни на шаг.

– Но это займет у вас целый день! – удивился я.

– Что поделать. Мне нужны зимние сапоги. Когда в магазин завозят обувь, все, естественно, бросаются ее покупать. У вас, в Англии, крестьяне вообще ходят босиком. Мы здесь, в Советском Союзе, счастливые.

Она ушла не прощаясь, как и ее брат вчера в метро, и присоединилась к терпеливой людской веренице. Я подумал, что единственная очередь, в которой могли бы простоять весь день босоногие английские крестьяне, – это очередь за билетами на финал кубка по футболу.

Отогнув краешек бумаги, я взглянул на сверток, Который мне прислал Миша – вернее, принесла Елена. Оказалось, что это расписная деревянная кукла. Франк попался мне где-то между ГУМом и подземным переходом под площадью. Он шел передо мной, направляясь к тоннелю. На мгновение в толпе мелькнули взъерошенные кудри и шарф выпускника колледжа. Я не стал следить за ним: не смотри сам, и тебя не заметят. Уже минуло десять часов. Я зашагал шире, довольно скоро вынырнул на поверхность в левый рукав северного выхода тоннеля, около гостиницы "Националь".

Перед входом стоял только один маленький ярко-желтый автомобиль. В нем сидел крупный человек в состоянии, близком к панике.

– Вы опоздали на семь минут, – сказал он вместо приветствия. Семь минут я торчу здесь, нарушая правила. Садитесь, садитесь, сейчас не время извиняться.

Я уселся рядом с ним, мотор взревел, и машина рванула с места. Водитель, похоже, не обращал никакого внимания на другие автомобили.

– Вы были в ГУМе, – тоном прокурора сказал он, – и поэтому опоздали.

Я проследил за направлением его взгляда и, обнаружив, что он смотрит на сверток, лежащий в авоське, перестал удивляться его ясновидению. До чего же умно со стороны Елены было так упаковать Мишины сувениры. Этим сразу объяснялось место свидания. Сумка тоже не должна была вызвать у Фрэнка подозрений. Я мог купить ее где и когда угодно. Секрет выживания в России состоял в том, чтобы не выделяться из массы.

Юрий Иванович Шулицкий успел раскрыться передо мной за время нашего общения. Он был очень умным человеком и тщательно скрывал свою греховную любовь к роскоши и чувство юмора. Этого человека не устраивал правящий режим, думал я, но он пытался бороться за свое достоинство, насколько это дозволялось властями. В этой стране иметь собственное мнение было равносильно предательству. Кто не верил в то, чему обязаны были верить все, должен был испытывать тяжкие духовные страдания. Как я позднее понял, жизнь Юрия Шулицкого действительно была полна проблем.

Это был человек лет сорока, с нездоровой полнотой и набрякшими мешками под глазами. Задумываясь, он вздергивал верхнюю губу и демонстрировал передние зубы. Он говорил неторопливо, тщательно подбирая слова, хотя, возможно, дело было в том, что мы разговаривали по-английски. Из телефонных разговоров я понял, что он проверял и перепроверял каждую мысль, прежде чем высказать ее вслух.

– Сигарету? – предложил он, протягивая мне пачку.

– Нет, благодарю вас.

– Я курю, – пояснил он, щелкая зажигалкой с ловкостью, выказывавшей многолетнюю практику.

– А вы?

– Иногда, сигары.

Он хмыкнул. Шулицкий держал руль левой рукой. Между пальцами была зажата сигарета. Рука была загорелая, но я успел заметить, что ладони у него белые, пальцы гибкие, с ухоженными ногтями.

– Я еду смотреть олимпийское строительство, – сказал он. – Поедете со мной?

– Конечно.

– Это в Чертанове.

– Где?

– Место, где пройдут все конные соревнования. Я архитектор и проектирую строительство объектов в Чертанове. – Он говорил с сильным акцентом, но понять его было совсем несложно. – Хочу посмотреть, как идет работа. Вы понимаете меня?

– Каждое слово, – подтвердил я.