Предвестники Мельтиара

Лаэнар пытался возразить мне, говорил: «Нет, пойду я». Но Лаэнар как обнаженный клинок, он не сможет скрыться. Из нас четверых лучше всех это удалось бы Амире, никто не усомнился бы в ней. Но Амира и Рэгиль должны чинить машину.

«Я пойду с тобой», – говорил Лаэнар. Мне хотелось, чтобы он был рядом. Мы могли бы назваться братом и сестрой, сказать, что потерялись на горных тропах, – но мы уже слишком взрослые для этой сказки. Я должна идти одна.

Спорили долго, но все согласились со мной. Даже сон наконец согласился со мной, отдалил голоса и мысли, погрузил в темноту.

Сновидения пролетели мимо, не коснувшись, и я проснулась до того, как прозвучал сигнал побудки.

Мы собрались в зале скрытых.

Я знала то, что знают все, – то, что повторяют каждому с раннего детства. Скрытые живут в городах врагов, дышат одним с ними воздухом, едят одну пищу, работают бок о бок с врагами – ничем не выдают себя, но выведывают тайны, одну за одной. И когда начнется война, откроются, ринутся в бой. Враги знают об этом, сотни лет знают об этом, но ничего не могут сделать, только боятся и подозревают каждого.

Враги не могут проверить, кто перед ними, – ведь, даже дотрагиваясь до нас, они чувствуют лишь тепло кожи. Не могут в прикосновении ощутить чувства другого человека, не могут понять, правда в его словах или ложь.

Я знала все это, как знала и язык врагов – его слова опавшими листьями кружились позади моих мыслей, и я надеялась, что не запнусь, не позабуду чужую речь. Но в зале скрытых я была впервые.

Мы звезды Мельтиара, мы воплощение атаки. Когда придет время, мы вспыхнем над столицей врагов, уничтожим все на своем пути. Нам незачем скрываться.

Незачем – но я могу, и у меня получится.

Лаэнар, Амира и Рэгиль ждали меня у входа.

– Я все нашла, – сказала Амира.

Она провела меня по лабиринту столов и стеллажей. Здесь было много людей – они смеялись и разговаривали, переодеваясь. Лишь некоторые замолкали – я чувствовала их удивленные взгляды.

Одежда, которую нашла Амира, пахла дымом. Я разделась, оставила только крылья и осторожно натянула чужие вещи, одну за одной. Ботинки стиснули хвостовые перья – те задрожали, готовые вспороть грубую кожу, вырваться наружу, но я не позволила им. Крылья были мне послушны – сложились, стали плоскими, прижались к спине. Никто не разглядит их под широкой крестьянской рубашкой.

Я застегнула накидку у горла и попыталась расправить складки. Ткань была шершавой, цвета песка и пыли, и то там, то тут – следы огня.

– Еще не поздно… – Амира запнулась, не договорила.

Ее пальцы скользили в моих волосах, вплетали серебряный шнур.

– Все будет хорошо, вот увидишь, – пообещала я.

Амира обняла меня, стиснула так крепко, что я почувствовала, как вспыхивают и гаснут ее мысли. Ее крылья вздрагивали в такт ударам сердца, и позади каждого удара трепетал страх.

– Арца, я буду ждать, – прошептала Амира. – Каждую секунду буду слушать, я услышу, почувствую, мы успеем, если…

Ее страх проникал в меня, ледяными кристаллами падал на дно души. Поэтому я не позволила договорить – отстранилась, сжала запястья Амиры и ответила:

– Я обещаю. – Искры страха уже растворились в крови, но не исчезли. Холод поднимался от сердца, оплетал руки. Нужно было все сказать, прежде чем он коснется ладоней и достигнет кончиков пальцев. Прежде чем Амира поймет, что мне страшно. – Я все узнаю и вернусь сегодня, когда сядет солнце.

– А если ты не успеешь все узнать сегодня? – тихо спросила Амира.

– Тогда я вернусь с тем, что узнаю, – сказала я и разжала руки.

Амира вздохнула. Мгновение она стояла неподвижно, должно быть, готовилась возразить, убедить меня – а потом качнула головой и вновь принялась сплетать серебряный шнур с моими волосами.

– Он поможет тебе, – ответила Амира на мой молчаливый вопрос. – Это помощь для тех, кому трудно скрыться. Тебе будут верить, в тебе не будут сомневаться.

Да, Амира легко могла бы стать скрытой, она даже знает об этом больше всех нас. Но она нужна тут.

Пока мы возвращались через зал, пока шли по коридорам и поднимались по спиральной лестнице – я привыкала к чужой одежде, старалась идти легко. Но каждый шаг отзывался болью: я сжимала пальцы ног, не давала перьям шелохнуться. Я словно бы заново училась ходить – лестница, по которой я пробегала столько раз, стала бесконечной, ступени уходили в немыслимую высь.

Наконец они кончились.

Мы стояли на дне колодца. Он был распечатан до нашего рождения или не запечатывался никогда – гладкие стены поднимались вертикально вверх. Над головой сиял крохотный круг неба, оно казалось ослепительно-белым отсюда.

Восторг вспыхнул в сердце, слился с моей силой и хлынул наружу, смывая страх. Крылья дрогнули, готовые раскрыться, разорвать чужую одежду, поднять меня ввысь, выбросить в дневное небо. Но я удержала их – я не могла сейчас лететь.

– Я проверил плоскодонку, – сказал Рэгиль. – Полетал на ней утром, поставил экран. Даже если ее заметят, то не успеют разглядеть, что это.