Предвестники Мельтиара

Он наказывал Лаэнара за то, что мы сделали.

— Лаэнар не виноват, — сказала я. — Это я решила.

— Вы напарники, — объяснил Мельтиар. — Вы отвечаете друг за друга. — Он наклонился ближе, взял меня за плечи — так осторожно, что я едва почувствовала прикосновение. — Вам нечем заняться, пока машина не летает и меня нет рядом?

Он был так близко, я слышала его дыхание, отблески света таяли в темноте его глаз. Я смотрела на него, надеялась, что он поймет меня без слов. Я стала скрытой ради него. Я сделаю ради него все, что угодно.

— Вас не учили жить среди врагов, — продолжал Мельтиар. — Вы рождены для открытой битвы. Война уже скоро. Почему вы не готовитесь к этому дню?

Он крепче сжал мои плечи, и боль всколыхнулась волной, вспыхнула и угасла.

Я зажмурилась на мгновение. Он разочарован, он в тревоге, — я чувствовала это в каждом движении и слове. Я скажу: «Прости», — наверное он ударит меня и прогонит, а завтра все будет как прежде.

Я открыла глаза и сказала:

— Я узнала про всадника.

Мельтиар разжал руки и отстранился, улыбаясь. Я не знала, что он сделает. Страх, который я весь день сдерживала в самой глубине сердца, вырвался, — потек вверх, замораживая кровь, останавливая дыхание.

— Хорошо, — проговорил Мельтиар. — Расскажи.

— Его зовут Тилиниэн Эрил Амари, — сказала я. — И он изгнанник.

Я рассказывала все, что узнала, и все, что со мной было, весь долгий день, все имена и все слова врагов — все, что могла вспомнить. Мельтиар больше не улыбался, слушал внимательно. Я чувствовала, что Лаэнар, Рэгиль и Амира смотрят на меня — мне хотелось подойти к ним, хотя бы обернуться, — но я не могла отвести взгляда.

Когда я замолчала, Мельтиар повторил:

— Хорошо. — И снова привлек меня к себе. Рубашка, разрезанная крыльями, под его руками разошлась, лоскутами упала на пол. — Два дня будете в городе, никаких полетов.

— Но, Мельтиар… — Это был голос Лаэнара, такой же звонкий и уверенный, как всегда.

Мельтиар повернулся. Я ничего не видела, мир был скрыт завесой его волос.

— Еще одно «но, Мельтиар», — сказал он. — И будешь отскребать крылья от пола.

Лаэнар замолчал.

— Я смогу лететь завтра, — пообещала я. — Правда.

— Нет, — отозвался Мельтиар. — Пусть Амира займется машиной.

Амира ответила что-то, радостно и быстро, но я не разобрала слов, — Мельтиар снова был слишком близко, его дыхание следами оставалось на коже, и страх изменился, оплетал меня горячей, обжигающей сетью. Ладони Мельтиара скользнули по моим крыльям, и крепления разошлись, крылья скользнули вниз, вслед за одеждой.

Мельтиар повернулся, не отпуская меня, и сказал:

— Пошли вон.

Я едва расслышала быстрые шаги, звук закрывающейся двери.

Я уже не могла говорить. Но Мельтиар прошептал, словно отвечая:

— Останешься со мной. Тебе станет лучше.

13

Мой сон был тонким, как паутина, рвался с каждым вздохом, видения и голоса утекали дымом сквозь пальцы. Я очнулся рано утром, до рассвета, и не мог ни заснуть, ни вспомнить сны. Ни Джерри, ни Рилэн не шелохнулись, когда я позвал их, и я ушел на веранду.

Не зажигая огня, я сидел за столом, смотрел на оконное стекло, в котором дробились отражения и тени. Хотелось курить, но я не знал, какой сигареты с каким дымом вытащу в темноте, наугад. Я не хотел сегодня ни в чем полагаться на волю случая, даже в мелочах.

Я должен был решить, что делать дальше.

Есть легенды, есть история, и есть вещи известные каждому. Все они смешались сейчас, рассыпались как листы расплетенной книги, и я не знал, на что опереться.

Вещи врагов, пропитанные магией и песнями, хранились здесь, на границе, ждали меня сотни лет, — как такое возможно?

Враги живут среди нас, носят наши имена и не отличаются ничем, — так зачем же одной из них называться древним именем?

Все знают, однажды враги явят свою истинную суть, и война начнется на каждой улице, в каждом доме, — так для чего же им сейчас нападать на приграничные деревни?

Чтобы ослабить нас? Чтобы отвлечь?

Я закрыл глаза. Мысли толпились, жгли меня и рассыпались пеплом. Я сидел там же, где сидела Арца вчера, я мог протянуть руку и коснуться чашки, из которой она пила. Но сколько я ни вслушивался, я ни мог уловить следов чужой магии, отзвуков древних песен.

Но я знал, где искать ответ.

Я отправился мыслью обратно, в Рощу, в вечерний сумрак, к журчанию ручья, к камням, еще хранящим дневное тепло. Туда, где мы с Нимой слушали учителя. Зертилен говорил: «Если вокруг вас слишком много песен, вы тонете в них и не можете совладать с потоком; или если нет ни одной, пустота, — тогда слушайте ту песню, которая звучит внутри вас. Поначалу ее трудно услышать — но она всегда вам ответит, даже если смолкнут все песни мира».

Закрыв глаза, я сидел в предрассветной тишине и слушал свою песню.

Моя песня дрожала в глубине сердца, и чем дольше я слушал, тем громче она становилась, струилась в крови, скользила в дыхании. Она то обретала слова — слишком стремительные, не разобрать — то превращалась в чистый звук, в самую высокую ноту. Я был этой песней, и все же она не была мной.

Дай мне ответ, попросил я.