Предвестники табора

— Да-да, именно закрутилось в голове, заметь, Серж. Этот странный человек с Максом не говорил, а когда мой брательник окликнул его, человек как раз и «добрался до сияния», камень сверкнул так сильно, что за ярким светом ничего уже и разглядеть невозможно было; все исчезло, и Макс проснулся. Я ничего не упустил? Так все было?

— Абсолютно так, — поддакнул я.

— Ты врешь, — сказал Серж, бросив на меня острый взгляд глазами-ромбиками.

— Нет-нет, он не врет… — мигом вступился Мишка, не дав мне и слова вставить, — не врет, это совершенно точно. Но меня более всего заинтересовали как раз эти рисунки на стенах комнаты. Ты ничего не слышал о письменах савибов, выходит?

— Нет, — у Сержа в этот момент был совершенно недоуменный вид.

— Я уверен был, что Максу явилась во сне та самая странная письменность савибов. Они разговаривали и писали одними согласными, и их письмена так до сих пор и не смогли расшифровать. Есть даже версия, что письмена не имеют смысла, а только лишь эмоциональную окраску и состояние (вроде как, например, электрокардиограмма описывает состояние сердца). Ну а савибы, как ты Максу верно рассказал, были людьми алчными, злыми и хитрыми. (Такими только и могут быть люди, которые разговаривают одними согласными, разве нет?) Так что все это по логике вещей и выражает их письменность. Я пролистал мартовский номер журнала «К — па»: там были образцы; и теперь, когда я вижу где-нибудь рисунок, похожий, хотя бы даже и по отдельным элементам на письменность древних савибов, значит, он носит печать злобы и лукавства.

— От савибов пришедших?

— Ну да. Это проклятие, в своем роде… Похоже, что колеса моего «Орленка» носят такую печать — как и эта покрышка — да, да, раз велосипед только и норовит, что поссориться со мной.

— Надо поменять, значит, колеса, — заметил вдруг Пашка Широков; он вставил слово, когда я меньше всего ожидал этого; мне сделалось не по себе.

— Ну… можно бы, но все же необязательно, — уклончиво ответил Мишка.

— Почему? — осведомился вдруг Серж, с каким-то, по всей видимости, тайным подозрением.

— А помнишь, я тебе еще раньше упомянул про волны на покрышке — а потом вдруг раз, и в острие переходят? Так вот волны — это не письменность савибов, а острия — только они самые и есть… Верно, Макс? Такие острия ты видел во сне на стенах?

К этому моменту я тоже уже залез на «верхотуру», дабы получше рассмотреть рисунок на покрышке.

— Да.

Я совершенно не был уверен в своем ответе, но раскрыть свою неуверенность в сложившейся ситуации означало целиком и полностью разочаровать Мишку.

Он продолжал объяснять Сержу свою новоиспеченную «теорию».

— Выходит, это как бы циклы злобы — я сегодня помирюсь с велосипедом и потом довольно долго смогу кататься на нем безо всяких опасений, до следующего цикла-острия. Ты понял?

Тут на Мишку, конечно, посыпалось огромное количество вопросов, которые я опускаю. Скажу только, что с этой темы мы не сходили еще минут десять, а потом я, наконец, передал Мишке одну из двух балок, которые он собирался прибить.

— Что это? Я думал, вы закончили строительство! — удивился Пашка.

— Нет, Мишка хочет… — начал было я, но Пашка тотчас же резко положил мне руку на плечо:

— Да заткнись ты, я не с тобой разговариваю…

— Еще две балки — я так решил, — сказал Мишка, — накрест прибьем и номер повесим. Загляденье будет!

Сержевы глаза-ромбики загорелись.

— Дай нам с Пашкой прибить. Ну пожалуйста!.. Ты ни разу никого не подпустил к своей «верхотуре», хотя что мы только тебе ни предлагали за свое участие, но теперь-то можно, а? Всего две балки осталось. Я одну и Пашка одну, а?

Мишка молчал. Серж, вероятно, восприняв это, как добрый знак, начал сулить Мишке «по тридцать вкладышей с носа».

— Я не играю на вкладыши, уже говорил тебе.

— А я и знаю, что ты не играешь на вкладыши. И помню, что ты уже говорил мне, что не играешь на вкладыши, — вытянувшись в струнку, Серж кивал с видом человека, знающего все на свете. Но решающим оказалось для меня то, что он в это время так ни разу и не взглянул в мою сторону… хотя говорил обо мне.

Это и выбило меня из колеи.

Я схватил Мишку за рукав.

— Слушай, может быть…

Брат мигом обернулся.

— Разве мы вчера с тобой не обсуждали… — вырвалось у него, но он тотчас осекся, покраснел; он себя выдал, конечно.

— Я подумал, что все равно… — заговорил я, но, встретившись с ним молящими глазами, замолчал и фразу так и не докончил.

— По тридцать вкладышей с носа, — спокойно повторил, между тем, Серж, — верно, Паш, по тридцать?

— Да-да… — подтвердил тот со свойственной ему вялостью; это, однако, и являлось свидетельством того, что он готов выполнить обещание. (Скорее всего). Говори он четко и уверенно, шансов на это было бы гораздо меньше.