Я приметил странную перемену, произошедшую в Мишке с того момента, как мы вернулись домой, — он вдруг обрел какое-то особое расположение духа, — для меня, пожалуй, что выгодное (может быть, как раз таки этим он старался развеять мое очевидно дурное настроение): если раньше он делал все так, что я шел у него на поводу, то теперь он, напротив, старался потакать моим прихотям (я говорю, «я шел на поводу», а не «мне приходилось идти», ибо, еще раз повторяю, это мне вполне себе нравилось… и все же куда приятнее были свои собственные идеи).
Итак, заранее договорившись не вспоминать более о неприятном инциденте, — правда, Мишка прежде сумел все же достучаться до обещания (с моей стороны), что я больше «не буду кидать камнями не по каким крышам», и только после этого я услышал от него слово «Забыли!», — мы играли в шахматы, которые мой дед привез еще с войны (он же меня и научил играть). Выглядели они и впрямь древними, но не в том смысле, что фигуры были со всякими завитушками, на старинный манер, или с облупившимся лаком, — нет, ничего подобного — думаю, дело было в особом пряном запахе, который исходил из деревянной коробки, где хранились фигуры, и в том, что в наборе не хватало двух-трех фигур, — пришлось восполнить утрату, взяв из другого набора; поле находилось прямо на крышке коробки, и не расчерченное, а из темно- и светло-коричневых квадратных плиточек; и еще была одна деталь, которая меня всегда удивляла: сама коробка имела не квадратную, но прямоугольную форму, и та ее часть, которая не была занята полем, представляла собою обособленный цветом отсек, — сплошь черный, и лишь один его угол был зачем-то помечен четвертинкой окружности — вроде, как помечают краской угол футбольной площадки.
Словом, многое в этой доске казалось таинственным, непонятным, — но более всего странным было то,
— Так партия будет длиться гораздо дольше — как у настоящих шахматистов, профессиональных, — изрек я, затем встал и повернул засаленную лампочку, висевшую довольно низко над полом; вспыхнул свет.
— Ну почему же «как»? Мы с тобой и есть профессионалы: играем за звание чемпиона мира, за раздел мира — я бы так даже сказал.
— Но ты же проиграешь! — удивленно воскликнул я; Мишка и правда плохо играл в шахматы.
— Пускай! — быстро отмахнувшись, он придвинул свою черную пешку поближе к моей, на одну клетку.
— Чубуки вы! Один чубук и другой — тоже чубук, — изрек мой дед спустя час, когда, выйдя на крыльцо, обнаружил, что мы все так и играем первую партию и не съедено ни одной фигуры; я, впрочем, так уже притеснил Мишку к бортам, что мое преимущество — территориальное — было видно невооруженным глазом, — какой толк от такой игры, скажите на милость!
Качая головой, дед спустился на улицу, в темноту, но и оттуда еще долго было слышно, как он хмыкал и удивлялся нашей игре, покуда снимал с веревок высохшее белье, — правда, мне не удавалось разобрать слов — стоял оглушительный стрекот цикад.
— Папа подтвердил, что возьмет нас в лес, — сказал Мишка.
— Отлично! Здорово!
— Ну вот. Я же говорил тебе, что все сделал правильно.
— А как насчет Поляны чудес? Ты спросил у него? Отведет он нас туда?
— Нет, об этом я пока еще не спрашивал. Но я попытаюсь уломать его.
— Мы идем завтра?
— Нет. Но очень скоро. Возможно, послезавтра.
— Ты хоть знаешь, где находится эта Поляна? — спросил я.
— Приблизительно. В любом случае, папа подскажет нам верный путь, — Мишка двинул офицера — назад, — рассказать тебе еще про Поляну чудес?
— Давай. Ты редко про нее рассказываешь. Это правда, что добраться до нее удавалось единицам, но и те, будучи опытными следопытами, никогда не могли запомнить к ней дороги?
— Да. Прежде всего, потому, что они натыкались на нее чисто случайно.
— Ну а неужели они не могли выверить дороги после? Это правда, что они запоминали ее — на обратном пути — но позже поразительным образом так же и забывали?
— Кто тебе сказал?
— Серж.
— Ха… — Мишка ухмыльнулся.
— Что такое?
— Нет, он не все знает. Далеко не все. Дело в том, что те, кто находил Поляну чудес, они видели там
— Они видели исчезающую землю — это ты имеешь в виду?
— Нет… то есть и да, и нет: исчезающую землю они тоже, конечно, видели, но я о другом говорил — там еще кое-что было.
— Что?
— Люди.
— Люди? — я почувствовал, как меня атакует прилив интереса.