Однако вспомним О. Шпенглера: «…
Однако, например, в такой существенной сфере, как военное дело — одном из козырей римской цивилизации, позволявшем долгое время одерживать безусловные победы над практически любым врагом, — заимствования оказались чрезвычайно скромными. И дело даже не в том, что не поддавалась прямому копированию система комплектования и воспитания легионеров. Наступила иная эпоха, и сама внутренняя структура войска претерпела громадные изменения. Заимствовать римскую военную систему механически было просто невозможно. Но даже в сфере вооружения, вполне поддающейся культурной трансляции, существенных заимствований мы не обнаружим. Римский шлем, достаточно грубо скопированный и дополненный некоторыми новыми элементами, оказался единственной чертой непосредственной преемственности между Римом и германцами. Копья, щиты и мечи либо уже существовали сами по себе в сложившемся виде, либо не вписывались в исконно германские представления об «идеальном» оружии. Тем более в представления варваров не вписывалась римская тактика, оптимизированная под «цивилизованное» государственное войско, а не под толпу героев-индивидуалов.
Очень быстро трансформировалось все мировосприятие. Языческая картина мира заменялась христианской «в авральном порядке». Давно стало аксиомой, что мировоззрение новокрещеных варваров оставалось в лучшем случае причудливой смесью язычества и христианства. В подавляющем же большинстве неофиты просто заменяли в своем сознании образ старого бога (богов) на новый, достаточно аморфный. Новый бог выдвигал странноватые, с точки зрения среднего германца, требования, но процесс шел неумолимо. Показательно, что первыми адептами зачастую оказывались дружинники, снисходительно следовавшие политическому выбору своего конунга-короля, — так было у франков, так же будет и у норвежцев и иже с ними. Показательно, потому что дружинник вообще, а германский дружинник в особенности — с психологической точки зрения суть персона, максимально удаленная от христианских ценностей, в известном смысле диаметрально им противоположная. Это подчеркивает, сколь в действительности мало значило крещение для самих новокрещеных.
На фоне идеологических, политических, военных и лингво-филологических инноваций остальные приобретают в данном контексте относительно второстепенное значение. Материальный, вещественный мир германцев оказался достаточно пластичен. В сфере строительства и типологического развития форм орудий они в значительной степени последовали за местом и средой. Именно эти последние определяли материальный облик, в который перевоплощалась германская культура в завоеванных областях. Базисные явления оказывались гораздо подвижнее надстроечных в силу их высокой зависимости от прикладного результата применительно к конкретному региону. Именно в силу этого уже в VII в. было чрезвычайно сложно спутать франкское поселение с тюрингским, а остготское — с вестготским. По сути, по всем внешним признакам, эти германские племена уже в значительной степени утратили относительное единство, существовавшее некогда в Германии Тацита. Филолог, богослов или психолог нашего времени, оказавшиеся среди представителей разных варварских королевств, вполне могли спутать их между собой, археолог — вряд ли.