Предводитель волков. Вампир (сборник)

Он потянул Перрину за руку, будто хотел сказать ей что-то на ушко, и славная девушка наклонилась, чтобы оказаться на одном уровне с толстячком. Но он звонко чмокнул ее в еще свежую щечку, а она покраснела явно недостаточно, чтобы можно было поверить, будто поцелуй для нее новость.

– Ну что, господин, в чем дело? – смеясь, спросила толстушка.

– А в том, моя милочка Перринетта, – ответил бальи, – что только я знаю лучшее вино, а поскольку ты можешь заблудиться среди множества бутылок, то я сам спущусь в погреб.

И добряк, топая, убежал на своих коротких ножках, веселый, подвижный и причудливый, как нюрнбергская игрушка, которую заводят ключом и она вертится по кругу, поворачиваясь вправо-влево, пока не кончится завод. Только казалось, что милого толстячка заводит рука самого Господа Бога и его завод не кончится никогда.

Тибо остался один.

Он потирал руки и поздравлял себя с тем, что попал в такой хороший дом, где жена так красива, а муж столь любезен.

Пять минут спустя дверь вновь распахнулась. Это с бутылкой в каждой руке и подмышками возвращался бальи. Те две, что были зажаты подмышками, оказались первосортным пенистым сийери, которое не боялось встряхивания и которое можно было переносить в горизонтальном положении. Те же две, которые он нес в руках и держал так почтительно, что любо-дорого взглянуть, были шамбертен высшей марки и эрмитаж.

В те времена, о которых мы ведем речь, напомним, обедали в полдень, а ужинали в шесть часов.

Впрочем, в январе в шесть часов уже наступает ночь, а когда трапезничают при освещении, будь то шесть часов или полночь, мне всегда кажется, что это ужин.

Бальи осторожно поставил четыре бутылки на стол и позвонил.

Вошла Перрина.

– Когда мы сможем сесть за стол, милое дитя? – спросил Маглуар.

– Когда господин пожелает, – ответила девушка. – Я прекрасно знаю, что господин не любит ждать ни минуты. Все готово.

– Тогда спроси у госпожи, не выйдет ли она. Скажи ей, Перрина, что мы не хотим садиться за стол без нее.

Перрина вышла.

– Пройдем пока в столовую, – предложил толстячок. – Должно быть, вы проголодались, дорогой мой гость, а когда я хочу есть, то сначала утоляю голод взгляда, а потом уже желудка.

– О! – сказал Тибо. – А вы производите впечатление любителя поесть!

– Ценителя еды, ценителя, а вовсе не любителя, не путайте. Я пройду вперед, но только для того, чтобы указать вам дорогу.

Говоря это, мэтр Маглуар действительно прошел из гостиной в столовую.

– Ба! – воскликнул он, входя, и весело похлопал себя руками по животу. – Скажите, разве эта девушка недостойна прислуживать самому кардиналу? Посмотрите, как подан скромный ужин: стол совсем прост, а глаз радует больше, чем пир Валтасара.

– Клянусь, вы правы, бальи, – поддержал его Тибо, – вот уж, действительно, приятное зрелище.

У Тибо глаза заблестели, как темно-красные рубины. Ужин, как сказал бальи, был скромным, но стол выглядел чудо как аппетитно!

Сваренный в вине карп, обрамленный молоками, лежал на веточках петрушки и моркови. Это блюдо стояло на одном конце стола. На другом краю окорок рыжего зверя (для тех, кто не знаком с терминологией: годовалого кабана) был старательно уложен на блюде со шпинатом и плавал, как зеленый остров, в океане сока. Середина стола была занята нежным паштетом из куропаток – всего из двух куропаток, высунувших головы из-под верхней корочки, которые, казалось, готовы были броситься друг на друга и заклевать противницу. Промежутки стола были заполнены небольшими блюдами с ломтиками арльской колбасы, кубиками тунца, погруженными в чудесное зеленое прованское масло, кусочками филе анчоуса, начертавшего незнакомые причудливые узоры на мелко покрошенных желтках и белках, и завитушками сливочного масла, сбитого, должно быть, только сегодня.

Все это дополняли два-три сорта сыра их тех, чье основное назначение – вызвать жажду, реймское печенье, что хрустит на зубах, еще не попав в рот, и несколько груш, очень хорошо сохранившихся, что свидетельствовало о том, что на фруктовой полке их переворачивала рука хозяина, давшего себе труд этим заняться.

Тибо был настолько поглощен созерцанием скромного любительского ужина, что едва расслышал слова Перрины, которая сообщила, что у госпожи приступ мигрени и она вторично приносит извинения гостю и обещает компенсировать свое отсутствие при его втором посещении.

Толстячок выслушал ответ с явной радостью, шумно вздохнул и захлопал в ладоши.

– У нее мигрень! У нее мигрень! – восклицал он. – К столу! К столу!

И он втиснул между двумя бутылками старого макона, уже стоявшими в качестве обычного столового вина так, чтобы каждый из сидящих мог легко до них дотянуться, между салатницами с закусками и тарелками с десертом еще четыре бутылки, которые только что принес из погреба.

Супруга бальи, пожалуй, поступила мудро, не сев за стол вместе с этими грубыми личностями: они были так голодны, что половина карпа и две бутылки вина улетучились прежде, чем они успели обменяться парой слов.

– Славное, не так ли?

– Превосходное!

– Хорош, да?

– Замечателен!