Предводитель волков. Вампир (сборник)

Прилагательное среднего рода относилось к вину, старому макону, а мужского – к карпу. От карпа и макона перешли к паштету и шамбертену.

Лишь тогда языки стали развязываться.

Особенно у бальи.

К середине первой куропатки и к концу первой бутылки шамбертена Тибо уже знал историю господина Маглуара. Впрочем, эта история оказалась довольно нехитрой.

Мэтр Маглуар был сыном фабриканта церковных украшений, изготавливавшего все необходимое для часовни его светлости герцога Орлеанского, того самого, который из благочестивых соображений сжег картины Альбана и Тициана, стоившие четыре-пять тысяч франков.

Хризостом Маглуар пристроил своего сына Непомюсена Маглуара к его светлости Филиппу Орлеанскому, сыну Людовика, распорядителем обедов.

Еще будучи ребенком, молодой человек проявил несомненную тягу к кухне. Он был приписан к замку Виллер-Коттре и в течение тридцати лет возглавлял обеды его светлости, который представлял Маглуара своим друзьям как настоящего художника, а время от времени вызывал его для беседы о кулинарном искусстве с сеньором маршалом де Ришелье.

К пятидесяти пяти годам Маглуар так раздобрел, что с трудом протискивался в узкие двери в кладовых. Он опасался, что в один прекрасный день окажется в положении ласки из басни Лафонтена, и попросился в отставку.

Герцог отпустил его не без сожаления, но все же с меньшим, чем если бы это случилось при других обстоятельствах. Он только что женился на госпоже де Монтессон и наезжал теперь в Виллер-Коттре крайне редко.

Его светлость считал своим долгом заботиться о старых слугах. Он призвал Маглуара к себе и спросил, сколько ему удалось скопить за время службы.

Маглуар ответил, что имел счастье уйти в отставку не с пустыми карманами.

Его светлость настаивал на точной сумме его состояния.

Маглуар признался, что у него девять тысяч ливров ренты.

– Человек, который так замечательно кормил меня на протяжении тридцати лет, – сказал его светлость, – должен и сам хорошо питаться оставшиеся ему годы.

И он увеличил ренту до двенадцати тысяч ливров в год, так что мэтр Маглуар мог тратить по тысяче ливров в месяц.

Кроме того, ему было разрешено выбрать полный комплект мебели в кладовой замка.

Вот откуда взялись занавеси из дамаста и позолоченные кресла, пусть несколько подержанные, но сохранившие тот величественный вид, которым был очарован Тибо.

К концу первой куропатки и половине второй бутылки Тибо знал, что госпожа Маглуар была четвертой женой его хозяина; казалось, что эта цифра возвышает коротышку-распорядителя в собственных глазах.

Кроме того, он узнал, что Маглуар женился не ради состояния, а из-за красоты, потому что милые личики и статные фигуры ему всегда нравились не меньше, чем добрые вина и вкусная еда. И мэтр Маглуар решительно добавил, что как бы стар он ни был, но если вдруг его жена умрет, то он не побоится жениться и в пятый раз.

Переходя от шамбертена к эрмитажу и чередуя его с сийери, мэтр Маглуар принялся говорить о достоинствах своей жены.

Она не была воплощением кротости, совсем наоборот; она не совсем разделяла увлечение супруга французскими винами – всеми возможными способами, а нередко и физически, она препятствовала его слишком частым посещениям погреба; она, с точки зрения сторонника простого стиля, слишком уж увлекалась тряпками, ленточками на шляпках, английскими кружевами и прочей чепухой, составляющей часть арсенала женщин; она охотно надела бы на руки кружева и на шею ожерелье стоимостью в двенадцать мюидов вина, хранящегося в погребе ее супруга, если бы мэтр Маглуар был из тех людей, которые допускают подобные вещи; но кроме этого не было ни одной добродетели, которой бы Сюзанна не обладала, и эти добродетели, если верить бальи, покоились на таких очаровательных ножках, что если бы – не приведи, Господи! – она потеряла одну, то во всей округе не нашлось бы ничего подобного взамен.

Толстячок напоминал разговорчивого кита: он источал счастье, как это животное выбрасывает фонтаны морской воды.

Но еще до того как Тибо узнал о скрытых достоинствах госпожи Маглуар, которыми добрый бальи, как некогда царь Кандавл, был готов поделиться с современным Гигесом, ее красота произвела на нашего башмачника такое глубокое впечатление, что он мечтал о ней всю дорогу и продолжал мечтать за столом – он лишь кивал, впрочем, не переставая есть, но не отвечал мэтру Маглуару, который в восторге от столь благодарного слушателя нанизывал слова одно за другим, словно жемчужные четки.

Но достойный бальи, совершив второе путешествие в погреб (которое, как он сам заметил, несколько связало ему язык), перестал так высоко ценить это редкое качество, которое Пифагор требовал от своих учеников.

Наконец он заявил Тибо, что рассказал уже почти все, что хотел, о себе и о жене, и что пришла очередь Тибо сообщить некоторые сведения о себе. Он галантно добавил, что, желая считать Тибо своим другом, хотел бы узнать его поближе.

И Тибо подумал, что правду следует немного приукрасить.