Предыстория под знаком вопроса (ЛП)

Замените здесь слово «память» на слова «модель прошлого» и вы получите перечисление разных форм жизни и динамики наших исторических представлений о конкретном масштабном историческом событии. Впрочем речь идет даже не о самой модели прошлого, а о динамике этих моделей, о закономерностях их изменения и вариации. И здесь современная Россия еще не ушла далеко от Советского Союза:

«Память о Великой Отечественной войне еще редко осознается как вопрос, не совпадающий с изучением истории войны и признанием ее «государственного значения». Предлагаемые историками новые трактовки военной истории зачастую воспринимаются как «осквернение памяти». [...] Но главное — голос воевавшего народа, голоса ветеранов войны по-прежнему узурпирует верховная власть. На создание виртуальной реальности «нашего славного боевого прошлого», к которой и будут апеллировать готовящиеся празднества по случаю 60-летия Победы, тратятся средства, не сопоставимые с теми, что идут на повседневные нужды победивших ветеранов. Сегодня, так же как и в советское время, память о войне скорее служит легитимации политического режима, нежели имеет непосредственное отношение к самой войне. Контроль над прошлым оказывается необходимым условием контроля над настоящим. […] В преддверии юбилея было прекращено расследование расстрела польских офицеров в Катыни. Пакт между Гитлером и Сталиным «выпал» из памяти общества так же, как и террор, проводившийся советскими оккупационными властями на аннексированных территориях в Восточной Европе. Забыты советские военнопленные — жертвы двух диктатур, «освобожденные» из гитлеровских лагерей для того, чтобы мгновенно оказаться в сталинских. Забыт, наконец, тот режим несвободы, который был установлен в результате победы над Германией в оккупированных советскими войсками странах Восточной Европы, что по-прежнему осложняет сближение между Россией и странами бывшего «соцлагеря».» (стр.8-10)

Я не в состоянии пересказать здесь самые интересные наблюдения за процессом формирования коллективной памяти, представленные в 40 с лишним отдельных статьях сборника, а также в изложении дискуссии на тему о памяти о войне в современных российских СМИ и в материале об исторических документальных фильмах немецкого телевидения. Хочу только отметить, что подмеченные в сборнике трудности на пути создания правдивой и объективной исторической картины Второй мировой войны проявлялись и в более близкое нам время. Например, в ходе войны в Сербии войска НАТО проводили довольно сильную цензуру информации, поступающей из Косово в остальной мир. Картина повторилась и в ходе войны в Афганистане.

Таким образом, искажение картины событий – черта, присущая самым разным политическим режимам. О том, как в СССР, а затем в ставшей самостоятельным государством Российской Федерации формировалась официальная модель происходившего в ходе Афганской войны, рассказано в статье Натальи Даниловой «Мемориальная версия Афганской войны (1979-1989 годы)» на стр. 262-281 сборника. В политике государства, грубо контролировавшего во все годы войны советские СМИ, автор выделяет четыре основных этапа:

1. Замалчивание военного характера операций в Афганистане (1979-83 гг.).

2. Вынужденное (из-за многотысячных потерь) признание участия в войне, замаскированное уткой об Ограниченном контингенте советских войск, временно находящихся в – на самом деле оккупированной - Демократической Республике Афганистан (с начала 1982 г. по начало перестройки).