Неполноценных этносов нет!
Теперь, когда весь арсенал этнологической науки в наших руках и мы знаем о невидимых нитях симпатий и антипатий между суперэтносами, настало время поставить точки над «и» и в вопросе о «неполноценности» степных народов и опровергнуть предвзятость европоцентризма, согласно которому весь мир — только варварская периферия Европы.
Сама идея «отсталости» или «дикости» может возникнуть только при использовании синхронистической шкалы времени, когда этносы, имеющие на самом деле различные возрасты, сравниваются, как будто они сверстники, Но это столь же бессмысленно, как сопоставлять между собой в один момент профессора, студента и школьника, причем все равно по какому признаку: то ли по степени эрудиции, то ли по физической силе, то ли по количеству волос на голове, то ли, наконец, по результативности игры в бабки.
Но если принять принцип диахронии — счета по возрасту, и сравнить шестилетнего школьника со студентом и профессором, когда им было тоже по шесть лет, то сопоставление будет иметь не только смысл, но и научную перспективу. Так же обстоит дело в этнологии.
Вообще-то я хотел использовать в этом разделе в качестве эпиграфа только заголовок «Неполноценных этносов нет!» главки из книги Гумилева, ибо хотя это для меня и является мировоззренческой аксиомой, но лишний раз подчеркнуть эту позицию, начиная говорить о становлении наций Восточной Европы, где сейчас как раз пора расцвета разных национализмов, никогда не мешает. Однако наши критики часто упрекают нас в том, что мы якобы выдергиваем фразы из контекста. Поэтому этот эпиграф и приведен здесь с некоторым пояснением Гумилева, который — на мой взгляд — только сужает универсальность провозглашенного в заголовке его главки тезиса.
Слово «этногенез», примененное в заголовке этого раздела, после работ Льва Гумилева на тему об оном и реакции части общества на эти публикации, приобрело некоторый идеологический оттенок, в результате чего национально-консервативно мыслящие люди применяют его с огромным удовольствием, политологи же либерального толка относятся к нему как-то подозрительно. Политически корректно — с их точки зрения — говорить сегодня, по крайней мере в приложении к новейшему времени, о нациестроительстве. Именно этот термин я использовал в «Истории под знаком вопроса», рассказывая как нациестроительство в разных там Азиях и Африках сопровождается еще и историестроительством на ровном или не совсем ровном месте.
Впрочем, в этой ситуации с терминологией есть внутреннее противоречие: ведь именно национально-консервативным писателям должно было бы быть противно использовать дважды иностранное слово этногенез, когда есть термин, состоящий из двух таких замечательных слов как интернациональное «нация» и русское «строительство»! Взяли отдельных еще не образующих нацию людей, забили, куда нужно, гвоздики подлиннее или соединительные скобки потолще, что надо забетонировали, все заштукатурили, убрали леса, побелили известью и вот тебе она и готова — нация. Построена и четко отделима невооруженным биноклем или телескопом глазом от других еще только строящихся или тоже уже выстроенных наций и разных там национальностей, типа нелюбимой кавказской или временно ненавидимой грузинской. Тем не менее, я предпочту пользоваться ниже дважды древнегреческим словом «этногенез» по той простой причине, что оно на восемь букв короче, а книга моя и так уже разрослась настолько, что впредь в ней не будет места ни на шутливые отступления, ни на лишние буквы.