Преемник

Луар с криком отпрянул – и земля потеряла прозрачность, сделавшись чернее обычного, навалившись сверху, как крышка сундука.

Медальон вывалился и повис на цепочке, Луар увидел высоко над собой сводчатый потолок и в изнеможении закрыл глаза – обморок…

К сожалению, сознание не покинуло его.

По потолку все смелее полз рассвет; простучали по коридору чьи-то шаги, и на площади тонко завел детский голос: «Молоко-о»…

Зачем все это, подумал лежащий Луар.

Будто идешь по углям – и каждый новый шаг приносит новую боль.

* * *

…Мальчик, гнавший через ручей крутобокую рыжую корову, удивленно покосился на высокого седого старика, идущего вброд в то время, как рядом имелись мостки.

Старик приблизился, и мальчик струхнул: круглые глаза незнакомца истово смотрели в далекую даль, а губы двигались, будто старик разговаривал сам с собой.

Пожилые люди часто так делают. А этот был еще и сумасшедший мальчик отступал, прячась за своей коровой, и напрасно, потому что незнакомец не обратил на него никакого внимания.

Он просто не увидел пастушка. Как не увидел мостков, как не видел дороги. Ноги его сами по себе мерили бесконечный путь – а мысли занимало другое, и мальчик, по счастью, никогда не узнает, что именно…

Старик шел, глядя прямо перед собой напряженными остановившимися глазами.

Он очень давно не испытывал страха. Сейчас, содрогаясь и все ускоряя торопливый шаг, он чувствовал себя более человеком, чем это было раньше. Он стар и ему нечего бояться – но он человек и он боится…

Ибо одно дело смотреть на ржавеющий медальон и отстраненно думать о судьбах мира… И совсем другое – ощущать чужой взгляд. Выжидающее присутствие. Этот знакомый язвительный смешок, раздирающий голову изнутри…

(Ты удачлив, Марран)

Да, это одно из моих имен, подумал он яростно. Да, я удачлив… Но счастливым я не был никогда. И вообще я скоро умру. Старый дурень, болтающий сам с собой…

(Не обманывай себя, ты рехнулся значительно раньше, когда отказал мне и отказался от миссии)

Снова смешок. Ему показалось, что, перейдя почти на бег, он все равно не трогается с места, висит над землей, как медуза в толще вод, и тень его, маленькая и черная, приклеилась к дороге…

Он заставил себя замедлить шаг. Он стиснул зубы и остановился вовсе – и увидел ручей в отдалении, гречневое поле с тучей пчел и мальчика с рыжей коровой.

(Вот так, Руал. Прошло лишь мгновение… а ты стар. И ты больше не годишься в Привратники)

Как жаль, подумал он с саркастической ухмылкой.

(И мне жаль, Руал… Ты дурачок. Ты снова проиграл)

Взгляд из ниоткуда давил, как жернов. Старик яростно ощерился.

– Я не играю с тобой! – произнес он четко и внятно, напугав при этом осторожного пастушка.

(Все здесь играют. Всякий, кто хочет жить, включается в игру… И правила одинаковы для всех. Неудачнику больно. Проигравший сходит с доски… Ты проиграл, но я дам тебе шанс)

– Ах ты старый болтливый философ, – раздумчиво произнес тот, кого звали Руалом.

Смешок.

(Да, Руал… Я буду говорить с тобой. Прежде, чем мне откроют и я войду)

– Ты не войдешь! – бросил он зло.

(Войду. Новый Привратник сильнее тебя… Он не испугается)

– Так и говори с ним, – посоветовал Руал сквозь зубы. На дне его сознания тлела надежда, что все происходящее – болезнь, горячка и бред.

Смешок, на этот раз почти добродушный.

(Я не хочу его спугнуть. Он молод… Он должен созреть)

– Он созреет, и ты собьешь его палкой, – мрачно предположил Руал.

(Да. Он откроет мне Дверь)

В очертаниях облаков над головой Руала проступила тень женского лица. Секунда – и снова громоздящиеся в беспорядке, перетекающие друг в друга глыбы…

– А что, – медленно начал он, – если я найду его – и убью?

Пауза. По заколосившимся вдоль дороги полям гуляли гонимые ветром волны.

(Попробуй. Попробуй, Руал. Его многие хотят убить… Он всем мешает. Неплохо, если он помешает и тебе)

Из серо-белой подушки облаков вырвалось солнце – лучи его, подобные массивным колоннам, надежно встали справа, на поле, и впереди, на дороге. Круглые, желтые, как восковые свечи, как сильные пальцы…

– Мне жаль его, – медленно сказал Руал.

(Тебе просто его не достать. Ты силен, но не всесилен)

– Да… Но мне жаль его. Он похож на меня.

(Он – это ты наоборот. Даже имя)

– Я знаю… Но мира мне тоже, оказывается, жаль.

Смешок.

(Ты просто боишься)

Взгляд ушел. Так внезапно и бесследно, что старик на дороге заозирался, будто ища пропажу, и потрясенно спрашивая себя: а не выжил ли, в самом деле, из ума?

Рыжая корова задумчиво щипала траву на обочине. Пастушонок ждал, затаившись в канаве – ждал, пока странный прохожий уберется восвояси.

Старик еще раз оглянулся – и двинулся прочь, едва переставляя ноги.

* * *

Эти желтые цветы не требуют ухода – они, как сорняки, глушат любую траву; Луар знал это, когда еще весной посадил здесь чахлый желтенький кустик. Теперь среди деревьев лежало рыжее, как лисья шкура, пятно – и могила теперь укрыта будто ковром, желтый холм среди рощи, кто-то, может быть, обратит внимание – пусть… Никому не запрещено сажать цветы где бы то ни было…

Он сидел в траве, скрестив ноги. Рядом лежал серый плащ.