Преемник

Глаза его понемногу привыкали к полумраку; со стен комнаты напряженно глядели мрачные, длинные, едва различимые лица. Тусклый свет проникал из щелей в портьерах; Луар поднялся, покачиваясь. Ему было душно; он дернул портьеру, как дергают слишком тесный воротник.

Извне пробился солнечный луч, и взметнувшаяся туча пыли показалась Луару стаей светящейся мошкары. Он болезненно прищурился; золотая кисть, украшавшая портьеру, тяжело качнулась. Из бутона ее выпал и закружился в луче сухой тараканий трупик.

Луар отдернул руку. Только сейчас ему пришло в голову, что он без спросу хозяйничает в чужом доме, где раньше не бывал ни разу, куда явился прямо из поднебесья…

Он передернулся. На полу под креслом валялась пара белых перьев.

Эй, ты, ублюдок.

Он чувствовал себя мучительно тяжелым. Как лава. Половицы стонали и прогибались под его шагами; дверь отворилась прежде, чем он коснулся бронзовой ручки, и, делая шаг, он знал уже и расположение комнат, и содержание книжных шкафов, и то, что хозяина нет и не будет. Портреты смотрели ему вслед; он не нашел сил обернуться и поймать взгляд человека, застывшего в первой от двери тяжелой раме…

А следующая комната была залом, пустым и солнечным, и только посреди его помещалось кресло, и Луар остановился, не сводя глаз со светловолосого затылка и разлегшегося на широких плечах серого капюшона.

Нужно было позвать – но губы его не складывались в запретное слово. Отец…

Сидящий вздохнул и обернулся. Луар вздрогнул, узнав свое собственное, чуть измененное годами лицо. 

Глава восьмая

* * *

…Какой бы безразмерно долгой не была жизнь – стоит ли тратить ее на бросание камушков с моста? Даже если мост здорово смахивает на вечность, горбатую вечность с широкими перилами и замшелым брюхом. Столько лет прошло – а мост остается прежним, и он, Руал, остается прежним, а значит, они в чем-то родственны…

Он углядел среди ряски коричневую жабу, аккуратно прицелился – и сдержал свою руку. Стыдно. Бродячему всеведущему старцу не пристало обстреливать жаб… Хотя он не всеведущ, конечно. Что есть его знание? Эдак любой мальчишка предскажет вам будущее: если в жабу, мол, швырнуть камнем, то она плюхнется и нырнет…

…А что станет с жабами? Что станет, когда откроется Дверь?

Он с трудом оторвал взгляд от канала; мимо по мосту прогрохотала карета, и лакей на запятках удивленно покосился на странного старика, чей плащ воинственно оттопыривался скрытым от глаз эфесом.

Отворила горничная. Безукоризненно чистый передничек и красные, опухшие, но ошалелые от счастья глаза:

– Нету… Не принимают. Никого…

– Я подожду, – он усмехнулся, и горничная оробела под его взглядом. – Время еще есть… немного. Я подожду. Проводи в гостиную.

– Не принимают же! – крикнула она, уступая, тем не менее, дорогу.

В доме пахло сердечными каплями.

Поднимаясь по лестнице, он насчитал пятнадцать ступенек. На верхней площадке кто-то стоял; он увидел сперва башмаки, прикрытые подолом, потом тонкие пальцы, терзающие шнуровку платья, и уже после бледное перепуганное лицо. Танталь. Девчонка. В доме Соллей. Тем лучше.

– Не принимают? – спросил он деловито.

Она прерывисто вздохнула:

– Вас… примут. А…

Она запнулась. Пальцы ее оставили шнуровку и принялись за пуговку на поясе.

– Жив. На свободе.

Ее ресницы часто заморгали – как у человека, который режет лук. Он взял ее за локоть:

– Пойдем. Позови мне Эгерта.

Танталь шла рядом, странно скособочившись, боясь шевельнуть рукой, будто оцепенев от его прикосновения. Он чувствовал, как частит ее пульс; в его жизни была бездна прикосновений, правда, все в далеком прошлом. Странное создание человеческое сердце. Страх ли, страсть ли – один и тот же бешеный ритм…

Они вошли в гостиную; он выпустил ее руку и уселся на подлокотник кресла. Девчонка осталась стоять.

– Позови же, – он закинул ногу на ногу. – Позови мне Эгерта. Давай.

– Он сейчас придет, – сказали у него за спиной. Он обернулся.

Тория стояла, придерживаясь рукой за портьеру; лицо ее оставалось вполне спокойным, но обман разрушали глаза – красные, как у горничной, и напряженные, как у Танталь.

– С парнем все в порядке, – сообщил Руал сухо. – Со всеми остальными дело хуже… Тория, я не уверен, что тебе следует слушать наш с Соллем разговор.

Она резко выдохнула воздух – не то всхлипнула, не то хохотнула:

– Речь пойдет о моем сыне?

Сделалось тихо. Губы Танталь беззвучно произнесли имя.

Руал нахмурился:

– Не стоило давать ему такое имя. Это неудачная мысль… Вы думали о декана Луаяне, а получился Руал-перевертыш.

– Какой Руал? – жалобно спросила Танталь. Тория, вздрогнув, бросила на нее быстрый предостерегающий взгляд.

Он криво усмехнулся:

– Руал – это я. Руал Ильмарранен по кличке Привратник.

* * *

Ветер. Сквозняк, пахнущий пылью и старыми книгами. Тень в конце коридора; звук закрываемой двери, торопливые шаги, сейчас случится встреча – но нет, снова только тень.

Узор сплетенных веток. Полураскрытое окно, запах сырой земли и жухлой травы…

Мой отец в земле. Стальные клещи останутся в его могиле даже тогда, когда тело обратится в прах.

(Да)