Преемник

Твое дыхание. Дыхание бесконечно усталого и счастливого человека. И моя гордость – а ведь я тебя спасла…

Спасла?!

И тогда все, что родилось во мне, сплелось в мучительный горячий клубок.

Слепая пленка, разделявшая нас с Луаром. Пленка, залепившая глаза. Пелена времен и расстояний, Дверь на ржавом засове, но то, что во мне, рвется, прорывается, как трава сквозь камень, как птенец из скорлупы, нет ничего сильнее жизни, а моя жизнь – это…

…Они ворвались ко мне в сознание, как врывается ветер в распахнутое окно. Мысли Тории казались синими, горы темно-синих волн, силой и волей своей сравнимых с океанскими. В душе Эгерта жило красно-желтое, с черными впадинами месиво. Горячее и больное желание – умереть за другого и тем самым вернуть его… Алана чувствовала зеленым и теплым, она хотела смотреть и касаться, ощущать руки на плечах – и еще какой-то пруд, кораблик на воде, белые гуси…

Тория

…Я помню, как твое сердце билось внутри меня. Оглянись.

Струйки теплого молока брызжут, стекают на дно стакана… пополам с кровью. Как клубника со сметаной. Растрескавшиеся соски и ежедневная боль – почему ты снова не допил, ведь грудь еще полна?.. Потеки молока на полу… Закрываются глаза. И падает тяжелая голова, опрокидывая стакан с белым молочным донцем… Сколько еще сцеживать. Спи.

Все, что я помню о тебе, все, что я знаю о тебе, все, что я о тебе чувствую, – во мне, как плод, навеки. Никакой кровавый инструмент не избавит меня, мальчик, от этого сгустка. И я зову – оглянись.

…Отец Луаян. Смилуйся над нами. Приди из холма, где стережешь Мор… Приди из-под стального крыла, закрывшего тебя от солнца… Приди, пощади своего внука. Своего внука…

Эгерт

…Оглянись. Ты, который стоит между мной и моей смертью. Ты, который не носит в себе моей крови. Мой сын. Я много раз умирал за тебя – смогу и еще. Я предавал тебя – но есть черта, за которой и предательства бессильны. Я готов принять на себя все твои шрамы – только оглянись, сынок…

Скиталец

…Очень большая горькая чаша. Ничего, он пивал кое-что погорше… За всю его жизнь сладкого было всего ничего. Какие-то форели в светлой речке, какие-то муравьиные сражения на горячем белом песке, чьи-то руки на глазах, чьи-то губы…

Она ждет. Она на пороге.

Всю жизнь его награждали ни за что и ни за что наказывали… От него ждали не того, что получалось потом. После давних потрясений его жизни текли, переливаясь одна в одну, без неожиданностей, ровно, как ухоженная дорога… Жизни, потому что их было, кажется, несколько, он сбился со счета еще в первый раз… А теперь, возможно, наступает конец…

…Я червяк. Мокрица. Ларт, помоги…

Теперь тот, другой, мальчик с похожим именем стоит на извечном кольце… Он изберет свой путь, кольцо изменит форму, мир изменится либо погибнет…

Ох, как надоели эти патетические фразы. Гибель мира… Гибель…

Небо, опять. Душно… Не надо!.. Ларт… Помоги. Явись сейчас и помоги мне, я слаб… Я стар и слаб, я не маг… Ларт, приди, явись из могилы, останови!..

И я тоже билась о свою пленку. Все мы бились о свою пленку, пытаясь прорваться туда, где был сейчас он; наши души расшибали себе голову, подобно мухе перед закрытым окном.

И был Скиталец. Он видел больше – но стоял к нам спиной, и только короткие смутные обрывки…

«И она войдет, и Привратник откроет, и станет ей слугой и наместником…» «Петля тумана на мертвой шее. Видишь, с неба содрали кожу… И вода загустеет, как черная кровь…» «И она войдет!» «И она войдет!» «И она…»

И тогда клубок, стоявший во мне, ринулся наружу.

То, за что не страшно умирать. За что даже весело умирать – да хоть сейчас, только…

К одному существу.

Четыре других существа…

И этот, Скиталец с выжженной душой, в бреду повторяющий имя…

…которого я никогда не слышала.

И ящерицы. Маленькие золотистые зверьки на полу, на столе, на моих коленях…

Ящерицы из чужого бреда.

…и чем больнее, тем крепче сплетаются пальцы.

Обречены. Навсегда. Обречены на эту боль…

…и слава ей.

* * *

Праматерь дверей.

Грань между миром и тем, что Вне.

Прообраз твой – у каждого порога. За порогом – Дверь.

И на пороге – Привратник.

Я, Привратник, хочу услышать, как скрипят твои петли.

Я хочу увидеть, что будет с миром и что станет на его месте.

Я хочу…

не оборачивайся. там пепелище. поздно…Обуглившийся сад с горелыми трупиками соловьев. Так устроены пауки, живущие в этой банке, такой огромной, что горлышко ее кажется небесами… Вот тянется доверчивая рука, желая, может быть, коснуться или погладить, – и вот ее прижигают каленым железом. Вовеки… Ибо тот, кто я, никогда не будет понят тем, кто не я. И каждый из нас иголка в теле другого, иголка, способная испытывать боль…

Подушечка со смеющейся рожицей. Иглы в щеках, иглы в глазах…

С тех пор как я потерял себя… Я потерялся. Часть меня осталась там, в залитой солнцем комнате, где можно петь, смеяться и плакать, зная, что тебя услышат…

Как тяжело идет засов. Как тяжело ты дышишь – там, за Дверью; ты устал ждать? Ты проявляешь нетерпение? Ты, у кого в запасе вечность?