Преемники: от царей до президентов

Не получив поддержки в Совете, Екатерина отложила на время решение деликатной проблемы — она умела выжидать. К тому же и внук, на которого она возлагала надежды, пока еще колебался и не давал окончательного ответа на радикальное предложение своей решительной бабки. Александр почти так же критически, как и Павел, смотрел на последние годы правления Екатерины, однако пока не был готов принять на свои плечи столь огромный груз, как Российская империя, да еще потеснив при этом отца.

Долгоиграющее единовластие к концу правления монарха свой КПД, как правило, сводило уже практически к нулю, чего не избежала и вполне успешная во времена своей юности и зрелости Екатерина. В мае 1796 года Александр пишет одному из друзей:

В наших делах господствует неимоверный беспорядок; грабят со всех сторон; все части управляются дурно; порядок, кажется, изгнан отовсюду, а империя стремится лишь к расширению своих пределов. При таком ходе вещей возможно ли одному человеку управлять государством, а тем более исправлять укоренившиеся в нем злоупотребления; это выше сил не только человека, одаренного, подобно мне, обыкновенными способностями, но даже и гения.

Было бы странно, если бы в подобной обстановке в голове и душе будущего государя постепенно не сформировались взгляды, диаметрально противоположные материнским.

Деспотизм и благородство в Павле, когда он уже сам стал императором, сочетались удивительно легко. Деспотизм был предопределен самой российской средой обитания и тем голодом по власти, что накопился у великого князя за десятилетия вынужденного "домашнего ареста". Благородство же было плодом воспитания и целенаправленной работы над собой. Как-то во время одного из докладов на распоряжение императора: "Хочу, чтобы было так!" — ему вежливо возразили, что, мол, сделать это нельзя. "Как нельзя? — возмутился Павел. — Мне нельзя?" "Перемените закон, а потом делайте как угодно", — пояснил разъяренному самодержцу докладчик. "Ты прав, братец", — сразу же успокоившись, признал император.

Эта история очень характерна именно для Павла. Петр Великий довольно долго вообще царствовал без законов. Екатерина II, наоборот, любила писать уложения, но при необходимости легко их обходила. Павел метался между страстным желанием сделать все по-своему и законом, к которому относился с почтением: рыцарь не мог не уважать правил игры.

Как у Петра I в юности было село Преображенское, так и у Павла I (только уже в зрелые годы) появилась собственная "земля обетованная" недалеко от Петербурга — Гатчина. Бывшее имение своего любовника Григория Орлова Екатерина подарила сыну в 1783 году, разрешив Павлу на этом небольшом кусочке русской земли отводить душу, всласть экспериментировать над подданными, создавая в миниатюре тот мир и то общество, что он хотел бы в идеале выстроить в масштабах всей империи. В отличие от петровских потех, гатчинские маневры Павла обычно описывались историками с нескрываемой издевкой, подчеркивался главным образом прусский казарменный дух, царивший там. Это правда. Но не вся. Можно посмотреть на гатчинские опыты и несколько иначе. Некоторые российские исследователи это уже пытаются делать.

Вот красноречивая цитата из труда историка Василия Сергеева:

Павел стал заботливым хозяином местечка, принялся обустраивать его, возводить новые строения для селян. Прежде всего царевич построил больницу на сто коек, при которой находились аптека с полным набором необходимых лекарств и даже лаборатория. Затем появилась школа, где могли бесплатно учиться все дети округи, немного спустя — суконная фабрика, обеспечивающая работой многих людей, и, наконец, часовня для католиков и протестантов, воплощающая экуменизм, давно ставший убеждением Павла.

Не менее интересна цитата из работы другого современного историка, Сергея Цветкова: