Преграда

– Ах, вы знали? Это Массо вам сказал? После моего возвращения в Париж – я опущу все подробности, ладно? – Жан очень мило дважды навещал меня…

– Вот как!..

– Но хвалить его за это не приходится, потому что всякий раз, когда он становится милым, следует ожидать чего-нибудь плохого… Я не ошиблась, я получила письмо пять дней тому назад.

– Какое письмо?

– Его письмо. Письмо, где он пишет, что между нами всё кончено.

– А-а? И вы ничего не предприняли?

Резкий ветер гуляет по дорожке вдоль балюстрады и швыряет нам в лицо колючую пыль, Майя придерживает за поля свою шляпу, у меня из глаз текут слёзы, но нам и в голову не приходит уйти.

– Как это – ничего не предприняла? О, вы имеете в виду… Ну всякие там сцены… курить опиум, хвататься за кривые испанские кинжалы… Короче, делать глупости!.. Нет, что вы! С таким, как Жан, это не пройдёт!..

– А что в нём такого уж особенного?

Майя поворачивается спиной к жёлтой Сене, облокачивается на балюстраду. Она придерживает рукой свою шляпу под напором ветра, юбка плотно облегает её живот и колени, будто она стоит на накренённой в непогоду яхте…

– С одной стороны, можно сказать, что в нём нет ничего особенного, но с другой… всё в нём особенное… Одним словом, настоящий мужчина. Чем больше мужчин вы знаете, тем яснее вам становится, что в обыденной жизни они все друг на друга похожи. А произойдёт какой-нибудь несчастный случай, или там ссора, или другое какое событие, они оборачиваются таким неожиданным образом, что вы глядите на них вот такими глазами, будто видите их впервые. Разве я не права?

– Пожалуй…

– С Жаном это ощущение было ещё сильнее, чем со всеми остальными… В какой-то мере оно было у меня с ним с самого начала…

– Он не производил такого впечатления…

Майя криво усмехается, она принимает мою сухую реплику за комплимент.

– И тем не менее… Это такой тип… Никогда не знаешь, как к нему подъехать. Прежде всего, он дико самолюбив.

– В самом деле?

– Вы себе и представить не можете!.. Если он в чём-либо не прав, попробуйте-ка ткнуть его в это носом и заставить признать свою ошибку, а я на вас посмотрю. Мсье сам всё знает лучше всех! У мсье есть своё мнение по любому поводу! Поскольку мсье немного занимался автомобилями, немного финансами, немного политикой – он был одно время генеральным советником в департаменте Илль-э-Вилен, перепробовал всего понемногу, – он считает себя правоверней самого папы римского!..

– Подумать только!

– И знаете, дорогая, он всегда темнит. Когда думаешь, что он на мели, у него, оказывается, карманы полны денег, а когда он ими сорит, то, значит, сидит без гроша… Самолюбивый, как чёрт!.. Вот самолюбие и не позволяет ему иногда мне отвечать, когда я начинаю орать на чём свет стоит… У него есть особая манерка молча курить, стиснув сигарету зубами и выпятив подбородок…

Я думаю, нет места на свете, где я чувствовала бы себя хуже, чем сейчас здесь. Ветер, слова Майи, стыд, что я их слушаю, – от всего этого меня охватывает какое-то недомогание сродни мигрени, или там морской болезни, или желудочных колик… Увы, я не могу сомневаться в том, что эта женщина страдает! Она страдает как умеет, пусть это страдание и по её мерке.

– …и улыбочка у него, знаете, такая, будто он видит что-то, что вам ни в жизнь не увидеть, будто глядит сквозь стену. Я ему не раз говорила в такие минуты: «Жанна д'Арк и её видение!»

…Но я не имею никакого права обсуждать качество её страдания. И вообще, что я здесь делаю? Зачем мне выслушивать всю эту унизительную исповедь? Любой мой вопрос, любое моё восклицание неизбежно вызывают Майю на всё большую откровенность, а моё поведение уподобляется тем самым подслушиванию под дверью или вскрыванию чужого письма…

Единственная достойная фраза, мужественный выкрик: «Замолчите! Жан мой!..» – отказывается сорваться с моих губ.

– Давайте походим немного, здесь невозможно дует… Заметьте, то, в чём я упрекаю Жана, не назовёшь преступлением. Он просто такой тип, и всё… Когда женщина говорит о своём любовнике, что он честолюбив, и мнит себя выше всех, и щедр лишь в меру, то это ещё не значит, что его следует повесить. Но в Жане есть ещё что-то худшее.

– Что именно?

Мы идём вдоль стены музея Оранжери, она защищает нас от ветра. Надо торопиться, воспользоваться этой передышкой и не пропустить самое важное признание, которое оставила «на закуску» бедная брошенная любовница… До чего же я продрогла!..

– Самое худшее в нём… это… его манера сматываться.

– В самом деле?