Прегрешения богов

   — Вообще-то, нет, — сообщила я. — Это Гален. Его магия освободила и тебя, и всех остальных.

   — Ты это говоришь, чтобы я смягчился к нему.

   — Я это говорю, потому что это правда.

   Он повернулся к Галену — тот смотрел на него. Холод стоял на шаг позади Галена, лицо — надменная маска, как всегда, когда он не хотел выдавать свои мысли. Дойл посторонился, не мешая Галену и Баринтусу видеть друг друга, но отошел недалеко. Иви, Бри и Шаред стояли рядом, но не слишком близко друг к другу, чтобы в случае чего легко выхватить оружие. Мне припомнились слова Баринтуса об оставленном мной вакууме власти, и о том, что стражницы в пляжном доме тянутся к нему, потому что я ими пренебрегаю и как будто не доверяю женщинам вообще. На миг я задумалась, на чью сторону они встанут — на мою или Баринтуса.

   — Это твоя магия покрыла Зал Смертности цветами и листьями? — удивленно спросил Баринтус.

   Гален молча кивнул.

   — Значит, я обязан тебе своей свободой.

   Гален снова кивнул. Молчаливость была не в его привычках. Мне не понравилось, что он молчит — значит, боится, что скажет нечто совсем неподходящее.

   В другую дверь вошел Рис. Окинув нас взглядом, он сказал:

   — Я уходил посмотреть, что там за шум. Оказалось, Джереми. Он ждет нас как можно скорее, если мы едем. Мы едем?

   — Едем, — кивнула я и повернулась к Шаред. — Мне говорили, что ты достаточно владеешь гламором, чтобы спрятаться в чистом поле.

   Она на миг опешила, потом кивнула и даже поклонилась.

   — Это так.

   — Значит, ты, Гален, Рис и Шолто идете со мной. Нам надо походить на людей, чтобы на нас снова не набросились журналисты.

   Говорила я очень уверенно. Пусть в животе у меня все еще было завязано узлом, но внешне это не проявлялось — это и значит находиться у власти. Свой страх держишь при себе.

   Я подошла к Хафвин и Догмеле; Догмела перестала плакать, но еще была бледна и слегка дрожала. Я села на диван рядом с ней, но так, чтобы не дотронуться до нее. Ей, наверное, на сегодня хватило прикосновений.

   — Мне сказали, что у тебя гламора тоже хватило бы, но ты лучше останься сегодня дома, отдохни.

   — Пожалуйста, позволь мне пойти. Я хочу быть тебе полезной.

   Я ласково улыбнулась:

   — Я не знаю, что мы можем увидеть, Догмела. Вдруг там что-то напомнит тебе о зверствах Кела. Сегодня останься здесь, но с завтрашнего дня вы с Шаред будете заступать в дежурство наравне со всеми.

   Она удивленно распахнула голубые глаза, а потом улыбнулась сквозь высыхающие слезы. Шаред шагнула к нам, опустилась на колено и низко склонила голову:

   — Мы не подведем тебя, принцесса.

   — Не нужно так кланяться, — сказала я.

   Шаред приподняла голову, глянув на меня синими глазами с мерцающими в радужках звездами.

   — А как нужно? Только прикажи, и мы будем приветствовать тебя, как повелишь.

   — На публике никаких поклонов, пожалуйста.

   Рис обошел Баринтуса широким крутом, не поворачиваясь к нему спиной — вроде бы незаметно, но если увидела я, то и Баринтус увидел тоже.

   — Если ты встанешь на колено при людях, никакой гламор в мире не скроет, что она принцесса, а ты — ее стражница.

   Шаред кивнула и спросила:

   — Можно мне встать, ваше высочество?

   Я вздохнула:

   — Да, конечно.

   Пока она вставала, на колено опустилась Догмела.

   — Прошу прощения, принцесса, я не почтила тебя должным образом.

   — Пожалуйста, прекратите, — сказала я.

   Озадаченная, она подняла голову. Я встала и подала ей руку — она взяла, нахмурившись.

   — Разве ты не заметила, что мужчины не кланяются мне на коленях?

   Женщины переглянулись.

   — Королева редко настаивала на поклонах, зато принц — всегда, — сказала Шаред. — Только скажи, как нам тебя приветствовать, и мы выполним.

   — Рада буду, если скажете «привет».

   — Нет, — вмешался Баринтус. — Так не пойдет.

   Я взглянула на него далеко не дружелюбно.

   — Не тебе решать, Баринтус.

   — Если тебя не уважают, то и не подчиняются.

   — Фигня.

   Он оторопел, явно не ожидая услышать такое от меня.

   — Мередит…

   — Нет. Все, что могла, я уже от тебя выслушала. Никакие поклоны и расшаркивания никому не прибавили ни капли уважения к Келу и Андаис. Вот бояться заставили, но страх — это не уважение.

   — Ты мне угрожала руками плоти и крови. Ты хотела внушить мне страх.

   — Я предпочла бы заслужить твое уважение, но ты всегда будешь видеть во мне лишь маленькую дочку Эссуса. Как бы ты меня ни любил, ты не сочтешь меня достойной правительницей.

   — Неправда, — сказал он.

   — А то, что я пожертвовала короной ради жизни Холода, и вовсе подорвало твою веру в меня.

   Он отвернулся, что само по себе было ответом.

   — Так поступают экзальтированные романтики, а не королева.

   — Значит, я тоже экзальтированный романтик? — спросил Дойл, делая шаг вперед.

   Баринтус посмотрел на нас обоих, потом сказал:

   — От тебя, Мрак, такого никто не ждал. Я думал, что ты поможешь сделать ее такой королевой, которая нам нужна. А вместо этого она превратила тебя в слюнтяя.

   — В кого? — переспросил Дойл, и меня в дрожь бросило от его тона.

   — Хватит!

   Я не собиралась кричать, так само получилось.

   Все уставились на меня.